«The Coliseum» (Колизей). Часть 1

Но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других. Действительно… все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что-то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял старичка, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что-то, остановился. Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою».[4]

Наконец, экипаж остановился, Безухов подошел.

– Отчего вы не уезжаете? Отчего так расстроены? – Наташа сжала кулачки у груди и тут же переменила настроение. – И где же ваша шляпа… трость, – по-детски закрывая рот ладонями, скрывая улыбку, добавила она.

– Вот… остаюсь… необходимо… важно… Важное у меня дело… впрочем, не так… не то…

– Полно глупости-то говорить, сударь мой. Верно, в герои метишь, али как?.. – вмешалась мать.

– Что вы, графиня! Как можно… впрочем… я и сам не знаю, – стушевался Пьер. – Однако надобно-с что-то и нам… что-то… как все… всем народом… да разве ж это дурно?..

– Вот тебе, батюшка, мой старушечий совет, – твердо перебила та, пристально глядя на него, – брось всё это. Эка силища супротив Буанопарте собрана, да еще по десяти с тысячи набор довели, и то – бежим. Не твое это, Петр Кирилыч, дело. Шесток у тебя другой. Хоть и солиден в телесах-то, да другой. Добрый ты… батюшка. На войне не то надобно-с… ох, прости господи, – она перекрестилась. – А как палить-то начнут, так и себя забудешь, не только мать родную. Ну, посмотри на него, – старая графиня глянула на Наташу, кивая, – каков защитник выискался! Жаль, супостаты не ведают, а то вмиг разбежались бы!

Наташа прыснула со смеху, но тут же осеклась:

– Петр Кирилыч, Петр Кирилыч, миленький, маман правду говорит, не обижайтесь… зачем вам это? Ведь и служба ученья требует. А мы, мы будем… непременно помогать… будем молиться… Ведь, правда, маменька?! Правда?!

– Ну, вот еще тебя только господь в помощники не сподобил, – проворчала женщина. – Наше бабье – ждать да плакать. Ждать да плакать, – повторила она, вспомнив о сыне, и отерла платком глаза.

Безухов стоял и глазами полными сожаления отчаянно смотрел на младшую Ростову. Он вспомнил ее лиловое платье, когда был у них в последний раз, и опять чувство, то самое, непонятное, нерешительное чувство, о котором боялся думать, вмешалось в его мысли. И не было уже войны, не было грязи на мостовой, не было ничего… а был только он и эта девочка… восторженная, искренняя, несчастная. Но продолжалось всё лишь секунды.

– Ну, чаго там впереди! Чаго стали! Аль подмочь! – двое кучеров прибежали от задних, размахивая руками.

– Гэй! – послышались оттуда выкрики. – Гэй!

Пьер оглянулся: и действительно они остановили целый ряд.

В этот момент Елена пришла в себя:

– Боже, Безухов! Неужели вы?!

Мужчина с удивлением посмотрел на незнакомое лицо:

– Сударыня… простите… не имею чести… – он сконфузился и покраснел.

– Да что же происходит! Вы… вы попадете в плен…

Все в изумлении оборотились к ней. Елена опомнилась:

– Я хотела сказать – можете, можете попасть в плен, вас могут расстрелять… вам нельзя… нет, я говорю не то… Уж если я здесь, всё пойдет не так! Господи! Послушайте барыню! Есть человек, который подарит вам счастье!

Женщины переглянулись.

– Да… граф Толстой! – Елена отшатнулась вглубь экипажа и закрыла рот рукою.

– Граф Толстой? Что в ставке? – смятение Безухова было полным. – Какое счастье? Вы полагаете…

– Тот, которому принадлежат великие слова: «У человека есть только обязанности»!

– Ну конечно!.. – вмешалась Наташа. – Вы обязательно будете счастливы! Я думаю так же! Так же! – залепетала она. – И непременно, непременно приезжайте к нам!

– Ну, будя! – громко сказала мать. – Трогай, Ефим!

Карета качнулась.

Мужчина остался стоять белый как скатерть, недоуменно глядя вслед.

– А ты, сударыня, у кого служить изволишь? Коли знакома с Петром-то Кирилычем, – графиня, окончательно перешла на «ты», уверившись в статусе «гувернантки» странной женщины, – кто ж оставил, так-то, – она кивнула на укрытые ноги, – не по-божески?.. В сраме-то слободском?.. – и выпрямилась на диване, по-прежнему недовольно поглядывая в окно.

– Простите меня, ради бога, я не могу сейчас сказать… прямо… у меня дела… я потом… потом, – Елена сложила ладони, закрыла лицо и закачала головой: – Господи… нужно ли всё это?..

– Да не реви… знаю я дела-то ваши… поди гусар какой головку вскружил, а сам остался, вот на ум-то и лезет что ни попадя.

– Ах, оставьте, оставьте маменька!.. Ей не до того… – заступилась Наташа, с восхищением глядя на Елену и поглаживая ее плечо.