Мы поспешно вышли. В столовой, где за пивом собралось уже много мужчин, кто-то сделал тонкий комплимент тетушке Хулии, что очень развеселило присутствующих. Паскуаль и Хавьер уже сидели в такси, но машина была не та, что утром, и водитель другой.
– Он хотел нас облапошить и получить вдвойне, пользуясь обстоятельствами, – объяснил Паскуаль. – Так что мы послали его куда следует и с Божьей помощью наняли другого шофера.
Я встревожился, опасаясь, как бы смена водителя опять не провалила наше предприятие. Но Хавьер всех успокоил и рассказал как забавное приключение, что, решив дать нам возможность «отдохнуть» и освободить тетушку Хулию от лишних переживаний в случае отказа, они после обеда отправились хлопотать в Гросио-Прадо самостоятельно уже с этим шофером.
– Умнейший метис, таких мужчин можно встретить только на земле Чинчи, – говорил Паскуаль. – Тебе придется отблагодарить Мельчориту и присоединиться к процессии в ее честь.
Алькальд в Гросио-Прадо спокойно выслушал объяснения Хавьера, неторопливо прочел все документы, поразмышлял порядочное время, после чего изложил свои условия: тысячу солей, но при условии, что в моем свидетельстве о рождении шестерка будет исправлена на тройку, будто я родился на три года раньше действительного.
– Вот мудрость простолюдина, – повторял Хавьер. – Ты убедишься, мы деградирующий класс. Нам такое и в голову не пришло, а простой деревенский человек со своей смекалкой тут же сообразил. Все в порядке: ты уже совершеннолетний.
Там же, в муниципалитете, алькальд вместе с Хавьером от руки исправили цифру шесть на три, причем представитель власти заявил: не важно, что чернила разные, была бы суть ясна. Мы приехали в Гросио-Прадо около восьми часов вечера. Была звездная ночь, теплая и тихая, во всех домишках и лачугах мигали фитильки коптилок. Одна из хижин освещена поярче: сквозь кусты мерцали свечи. Паскуаль, перекрестившись, сообщил нам: это часовня, где в свое время жила благочестивая Мельчорита.
Алькальд уже заканчивал заносить акт в толстенный фолиант с черным переплетом. Пол в единственной комнате муниципалитета был земляным, его недавно освежили водой, и от земли исходило влажное дыхание. На столе стояли три зажженные свечи, и в их тусклом свете на побеленных стенах можно было разглядеть национальный флаг, пришпиленный кнопками, и портретик президента республики. Алькальду было лет пятьдесят – человек толстый и флегматичный, он писал медленно, после каждой фразы обмакивая ручку с пером в узкогорлую чернильницу. Он с каким-то похоронным видом приветствовал меня и тетушку Хулию. Я подсчитал, что при его темпах понадобится более часа, чтобы составить акт. Закончив наконец писать и не двигаясь с места, алькальд произнес:
– Нужны двое свидетелей.
Паскуаль и Хавьер шагнули вперед, но алькальд согласился лишь с кандидатурой первого, ибо второй был еще несовершеннолетним. Я вышел переговорить с шофером, сидевшим в такси. Он согласился стать свидетелем за сто солей. Худой мулат с золотым зубом не выпускал изо рта сигареты и всю дорогу, пока мы ехали сюда, молчал. Когда алькальд указал ему, где следует поставить свою подпись, шофер огорченно покачал головой.
– Вот горе-то, – сказал он, будто сожалея о чем. – Где это видано, чтобы свадьба была без единой несчастной бутылки, чтобы не выпить за новобрачных? Я так не согласен быть посаженым отцом. – Он укоризненно взглянул на нас и уже в дверях добавил: – Подождите минуту.
Алькальд скрестил руки, закрыл глаза и, казалось, погрузился в сон. Тетушка Хулия, Паскуаль, Хавьер и я переглядывались между собой, не зная, как быть. В конце концов я решил искать на улице другого свидетеля.
– Не надо, он вернется, – удержал меня Паскуаль. – Признаться, он абсолютно прав. Нам не мешало подумать о бутылке заранее. Мулат дал нам хороший урок.
– У меня нервы не выдерживают, – прошептала тетушка Хулия, хватая меня за руку. – Тебе не кажется, будто ты грабишь банк и вот-вот явится полиция?
Мулат отсутствовал десять минут, показавшихся нам вечностью. Наконец он вернулся с двумя бутылками вина, и можно было продолжать церемонию. Сначала подписали свидетели, затем алькальд дал расписаться тетушке Хулии и мне, после чего он открыл кодекс и, пододвинув к нему свечу, так же медленно, как писал, стал читать нам параграфы о правах и обязанностях супругов. Затем он протянул нам свидетельство о браке и объявил, что отныне мы муж и жена. Мы поцеловались, потом нас обнимали свидетели и алькальд. Шофер зубами вытащил пробки из бутылок, а поскольку стаканов не было, мы пили прямо из горлышка, передавая бутылку по кругу. На обратном пути в Чинчу – на душе у нас было легко и весело – Хавьер, отчаянно фальшивя, пытался насвистывать «Свадебный марш».