Тетраграмматон микрорая

— Прелесть какая. А ты никогда не дарил мне букетов просто так, только на дни рождения.

— Ты тоже.

— Да больно то положено девушкам одаривать цветами мужчин?

— Раньше ты как-то об этом не задумывалась.

Мы смеялись и целовали друг друга в губы, а бодрое майское солнце шептало про юг, где оно давно летнее.

— Поехали?

— Прямо сейчас?

— Да. Прямо сейчас.

— Что, вот так, без вещей, без ничего, просто взяли и поехали?

Я чуть не сказал: без детей-то это просто. Промолчал. А она уловила паузу. И тень мелькнула в воздухе, но свежий ветер тут же сдул её полётом невесомой белизны. Конечно, бирюзовый костюм это не самое лучшее для отдыха на море. Но…

— А что, легко. Ну как по заказу я купальник сегодня надела. Турфирма мы или где?

Она вернулась за стеклянные двери и прямо в фойе перед зеркалом сняла костюм. Посетители ошалело смотрели на бесплатный стриптиз. Алёна осталась в купальнике, босоножках и при бумажнике.

— Ты куда? — сквозь немое изумление прорвался голос менеджера, который случился проходить по коридору.

— На юг, отдыхать, — громко отозвалась Алёна и повесила на свободный крючок опустошенный костюм, — Мы и работаем и отдыхаем легко, потому, что мы турфирма, — Это уже было сказано на публику. Алёна умница.

— Прямо так? — удивился я.

— Нет, — она отобрала букет, который всё ещё растерянно шелестел в моих руках, — Вот так.

Это было похоже на сказку. А может, ею и было, кто скажет?

Есть вещи, о которых нельзя говорить во всеуслышанье. Но кое-чем я похвастаюсь. Билет в СВ мы нашли, и даже поезда прождали всего четыре часа. Это было упоительное время под брызгами только-только включённых фонтанов. Горф размок, а мы не унывали. По вспененной ряби полетели мелким крошевом белые лепестки. Мы сорили розами в фонтан и смеялись, пусть они там плавают. Разве можно придумать лучшую участь букету, который иначе просто засохнет? Ели мороженое и запивали вином, болтали о пустяках и валялись на газоне. Мирокрай смотрел на нас изумлёнными глазами, но не решался встревать, мешать или советовать. Мы любили Мирокрай и друг друга, и вся любовь отзывалась взаимностью.

А вечером вагонная сутолока осталась за зеркальной дверью. Шторы дрожали под ветром, а за окном мелькали деревья и дома. Но мы в окно не смотрели. И до самого юга почти не покидали уединённого купе.

Приехали в ночь и сразу побежали к морю.

— Утром найдём, где жить, — решили наугад, и до темноты не вылезали из тёплого, как молоко моря. А потом купались нагишом и удивляли звёзды глупым, доверчивым смехом. Смеялись от того, что были счастливы.

Мы пробудились под тенью пальм, растормошенные щекотанием первых солнечных лучей.

— Есть хочу, — сказала Алёна.

Но за едой мы пошли чуть позже.

Нашлись еда, комната и душ, чтобы смыть морскую соль и спокойно намазаться кремом. Обгорать и создавать себе какие-то неудобства, ну уж нет. На это мы не давали никакого согласия. Сказка продолжалась.

Длилась дни и ночи, ночи часто походили на дни, и наоборот.

Мы оба знали правду.

И подумали одновременно.

И одновременно сделали.

В этот день мы включили телефоны и вспомнили, что есть Мирокрай за переделами тех мест, куда достают тела и взгляды. И на пол дня разошлись по делам. Вечерело, когда мы сели за столик прибрежного кафе.

Даже вкусное вино допивали молча.

— Я купил билет, — невпопад заметил я и хлопнул ладонью по бумажке в кармане.

— Знаю, — тихо сказала Алёна.

Она купила себе сарафан. Простой и строгий. Модный купальник сменила невзрачная комбинация.

— А мне из фирмы позвонили. В восторге от той выходки. На меня заказан билет и документы. Поработаю на Мёртвом море. Представляешь? Сбылась мечта. Обалдеть. А всё ты со своей глупой выходкой. Милый мой, — прошептала он так тихо, что я не был уверен, так ли это. Море прошумело, или пальмы листьями потёрлись о ветер.

— Тамплиер на то и тамплиер, чтобы сопровождать паломников в Святую землю.

— Смешной ты.

Мы тихо посмеялись.

— Давай не будем долго прощаться, — прошептала Алёна. Прозрачные капли слёз набухли и сорвались в полёт по загорелым щекам.

— Да, — я отвернулся, чтобы не видеть её слёз и не зареветь самому. Мы оба хорошо понимали, что больше никогда не увидимся.

— Ты что-то говоришь?

Да, я и правда хотел сказать.

— Обещай мне.

— Всё что угодно, — твёрдо сказала Алёна и я с ужасом понял, что это правда. Попроси я её остаться со мной, она останется. Но я никогда так не сделаю. За это она меня и любила.

— Ну?

— Вернись к Име. Не сейчас, пусть пройдёт время. Год, два, пять. Он успокоится, и ты поумнеешь. Знай, у тебя будет всего один шанс. Один раз он позволит тебе вернуться, но постарайся оправдать ожидания.

— Его?

— Обоих.

— А ты?

— Я бы тебе дал шанс вернуться. Но тоже один.

— Спасибо честно. Тогда и я честно, можно?

— Валяй.

Алёна смахнула слёзы и печально улыбнулась. Голос звучал тихо, где-то даже торжественно. Но звучал как будто не про меня, а про кого-то ещё. Странно, что я впитывал слова каким-то посторонним чувством, с болью, но не острой, а тупой и глубокой. Стыдно сказать — терпимой.