Тетради дона Ригоберто

Нарсисо и Лукреция ласкали друг друга так нежно, умело и уверенно, словно были близки уже давно. Они ни на миг не отпускали друг друга; каждая новая поза, каждое движение обостряло их наслаждение. Дон Ригоберто любовался прекрасными формами своей возлюбленной, ее пышными волосами, разметавшимися по подушке, крепкими ягодицами, напоминавшими скалу посреди бурного моря. «Нет», — поправил он сам себя. Скорее, великолепный зад с фотографии Мэн Рэя,[63] названной «Мольба» (1930). Заглянув в тетради, он легко воскресил ее в памяти. Сколько раз в интимном полумраке спальни Лукреция принимала по его просьбе такую позу: садилась на корточки, обхватив ладонями ягодицы. Определенное сходство с фотографией и вправду было, но другая, пленительная «Кики с Монпарнаса» (1925), и вовсе была вылитая Лукреция вполоборота. При виде темных впадин на внутренней стороне ее бедер у дона Ригоберто закружилась голова. Но волосатые руки, обнимавшие женщину, ноги, грубо разъединившие ее колени, не принадлежали ему, и лицо — в темноте разглядеть черты Нарсисо было невозможно, — и губы, миллиметр за миллиметром скользившие по спине Лукреции в нерешительности, где же поцеловать, были чужими. Ошеломленный дон Ригоберто отчего-то вспомнил пару цирковых гимнастов «Люди-орлы», которые безо всякой страховки делали сальто на десятиметровой высоте. Движения Нарсисо и Лукреции были такими же выверенными, четкими, совершенными. Дона Ригоберто охватило невообразимо сложное чувство (смесь ревности, зависти и восхищения), и по щекам вновь побежали слезы. Рука Ильзе незаметно скользнула к его ширинке.

— Надо же, ты до сих пор не завелся, — отметила она, не понижая голоса.

Любовники на кровати внезапно остановились. Ильзе говорила слишком громко; Нарсисо и Лукреция наверняка заподозрили, что в комнате есть кто-то еще. Через несколько мгновений женщина отвернулась к стене, а Нарсисо вновь принялся целовать ее, пытаясь возобновить любовную игру.

— Прости, Ильзе, — прошептал дон Ригоберто. — Я тебя обманул, мне очень жаль. Я, видишь ли, моногамен. То есть могу заниматься любовью только с женой.

— Ну конечно. — Ильзе расхохоталась так неистово, что донья Лукреция оттолкнула руку своего партнера и стала испуганно озираться, стараясь понять, откуда послышался смех. — Твой братец-близнец, кстати, тоже. Нарсисо получает удовольствие только со мной. Но знаешь, ему требуются закуски, аперитивы, прелюдии, введения… Он не так примитивен, как ты.

Ильзе вновь рассмеялась и погладила дона Ригоберто по лысеющей голове, словно учительница — прилежного ученика. Он не верил своим глазам: когда это Ильзе успела раздеться? Одежда валялась на диване, а сама женщина, нагая, гибкая, бесстрашно нырнула в темноту спальни, словно валькирия в рогатом шлеме, преследующая в лесной чаще медведя или вепря. В этот момент Нарсисо оставил Лукрецию, выскочил на середину комнаты — его лицо искажала неистовая страсть — и с торжествующим ревом заключил жену в объятия. Потрясенная Лукреция перекатилась на край, силясь понять, что происходит. Дон Ригоберто изнывал от жалости; он протянул к жене руки и позвал ее. Лукреция соскользнула с кровати и на цыпочках, чтобы не спугнуть супругов, пересекла спальню; подняла с пола одежду, поспешно накинула ее и метнулась к мужу. Дрожа всем телом, она бросилась ему на грудь.

— Ты что-нибудь понимаешь, Ригоберто? — спросила Лукреция.

— Я просто тебя люблю, — ответил дон Ригоберто, обнимая жену. — Ты сегодня необычайно красива. Пойдем, пойдем.

— Близнецы, как забавно, — долетел издалека смешок валькирии, едва слышный за ревом дикого вепря и вагнеровскими трубами.

Гарпия. Крылатая львица

Где ты? В Зале гротеска Музея австрийского барокко в венском Нижнем Бельведере.

Что ты там делаешь? Внимательно разглядываешь гордость музея, тварей, порожденных неистощимой фантазией Йонаса Дрентветта.[64]

Какую из них предпочесть? Ту, что вытягивает неимоверно длинную шею, обнажив точеную правую грудь с пунцовым соском, к которому с наслаждением прильнул бы каждый, если бы он уже не был занят.

Кем? Твоим далеким возлюбленным, которому еще предстоит тебя познать, безумным мечтателем, художником, который вновь и вновь разрушает тебя, чтобы снова создать.

Что тебе нужно сделать? Хорошенько запомнить эту картину и представлять ее во тьме спальни, пока я не переступлю порог. Пусть тебя не беспокоят сущие мелочи, вроде отсутствия хвоста, птичьих когтей или привычки ходить на четырех лапах. Если ты и вправду меня любишь, то со временем отрастишь хвост и когти, встанешь на четыре лапы, и благодаря магической силе любви место Лукреции из Оливар-де-Сан-Исидро займет Мифическая Гарпия Лукреция Крылатая Львица, Лукреция, которая пришла в мои мечты из греческих легенд (и римских фресок, которые скопировал Ионас Дрентветт).