— Ну ладно! — с отчаянием вымолвил он. — Ты правильно чуешь. Не обманешь тебя! Есть тут одна... тайна!
— Ну... скажи... Тянулась жуткая пауза.
— Нет, — произнес он решительно. — Сейчас не скажу!.. Я тебе лучше... покажу.
— Что?
— Увидишь. Я позвоню.
— Что с тобой? — встревоженно встретила меня Изергина. Пощупала пульс. — Ты не в порядке. Иди ложись. Сейчас Мынбаеву пришлю!
Я пошла, послушно разделась, легла. Через полчаса пришла Мынбаева с чемоданчиком, почему-то очень мрачная. Сделала мне укол. И я уснула. Но к сожалению, не навсегда!
Кто-то меня тормошил. Я проснулась. Нет, то окно больше не снилось мне! Надо мной стояла Изергина.
— Вставай, — заботливо проговорила она. — За тобой приехали.
— Кто? — Я встала, слегка пошатываясь.
— Григорий Васильевич, — сказала она.
Надо же, какой заботливый! И все такие заботливые! На меня напала слезливость... вместе с какой-то глубокой апатией.
Гриня встретил меня у двери, заботливо отвел в машину. Мы ехали молча. Листик прилепился к стеклу.
— Куда это мы? — встрепенулась я.
— На вокзал, — помолчав, проговорил Гриня.
— На вокзал?! — воскликнула я. — В медпункт?! Так я и знала! Ведь именно на вокзал в медпункт была подкинута Ксюха! Оттуда ее Влад и привез! А кто — туда?.. Гриша знает!
— Увидишь, — только и сказал он.
У широких вокзальных ступенек мы вышли. Под гулкими сводами нас встретил какой-то суетливый тип.
— Григорий Васильич? Это с вами?
Он солидно кивнул. «Это» не прореагировало. Мы молча шли под высокими гулкими сводами.
— На месте? — высокомерно осведомился Григорий Васильевич.
— На месте! — как-то гнусно усмехнулся тип. Красный светящийся крест сиял впереди путеводной звездою. Вот сейчас!.. Отсюда Ксюха начала свой жизненный путь... верней, продолжила. А где — начала? Сейчас я узнаю это.
Меня колотило... Мы прошли почему-то мимо креста.
— А-а... — Я растерянно дернула Гришу за рукав.
— Сейчас. — Он, успокаивая, поднял ладонь.
Мы вошли в милицию, в тускло освещенный зал. Милиционер за барьером торопливо надел фуражку и, поднявшись, отдал честь.
Я огляделась. В углу зала была покрашенная в белое металлическая решетка, а за ней, схватившись грязными пальцами за прутья, стояла растрепанная, окровавленная старуха.
— Не дралась я ни с кем! — вопила она.
— ...Уймись, Федулова! Увести? — Дежурный почему-то спросил у Гриши.
— Нет. Погоди, — произнес Гриша.
...Почему? Почему-то, взяв под локоть, он повел меня ближе к решетке... Почему?
— На квартирку пригласили, только вы...ать забыли! — кривлялась она.
Зачем Гриша так ужасно, так близко подводит меня к ней?.. Старуха разглядела меня, и вдруг в глазах ее вспыхнуло что-то человеческое.
— Марина! Марина! — вдруг завопила она, сотрясая решетку.
Откуда она меня знает? И откуда я знаю ее? Такой ужас я испытывала, только когда тонула в детстве, и тьма все на более короткое время выпускала меня.
— Марина! — завопила она. — Дай мне попить! Я умираю!
Боже мой! Вспомнила! Та самая старуха, которую я видела в больнице, тоже за решеткой!.. в самом начале всего этого... когда еще Влад прооперировал мне аппендицит, и жизнь была... в сладком тумане... Я еще дала ей пить. Но почему — снова она? Зачем меня подвели к ней?
— Марина! Дай мне попить! — завопила старуха.
При этом я заметила, что она глядит почему-то мимо меня. Я оглянулась на дежурного. Тот глянул на Гриню. Гриня кивнул. Милиционер налил стакан воды из графина и поднес мне. Я протянула его к решетке. Старуха ухватила его грязными пальцами. Кадык ее ходил вверх и вниз. Остановился. Стакан со звоном врезался в бетонный пол, но почему-то не разбился.
— На квартирку пригласили, только вы...ать забыли! — снова завопила она.
— Вот... это мать Ксюхи, — сказал Гриша.
— ...Естественно, ничего уже не помнит, — добавил он, когда мы вышли.
До самой машины мы молчали. И только у машины он сказал:
— Так что... понимаешь сама — в интересах Ксюхи это лучше не разглашать.
Я кивнула.