Тетрада Фалло

— Тетрада Фалло, — с утомленным вздохом проговорил Гришко (сколько же можно элементарное объяснять?), — сложный порок. Мы к тетраде Фалло только подбираемся — проведены несколько попыток, — слово это он произнес как-то вскользь, без удовольствия, и умолк, не уточняя, чем эти попытки кончились. — Поэтому помощь американских хирургов и общества «Врачи мира» (поклон в сторону какого-то дяди в очках) мы принимаем и готовы сделать все с нашей стороны. Поэтому вот... — он глянул в формуляр, — Ксения Троицкая в скором времени, после соответствующей юридической и медицинской подготовки, отправится в Питер, в больницу № 2, где — опять же после соответствующей подготовки — ей будет проведена операция по поводу тетрады Фалло... крупным американским хирургом Кристофером Дюмоном. Есть вопросы?

«Мы как-то спокойно тут сидим, будто речь идет не о жизни маленькой девочки!» — подумала я и не удержалась:

— А есть гарантия, что все кончится благополучно?

— Гарантию дает только сберкасса! — Гришко усмехнулся. — И то теперь уже нет.

Большие дяди играют в свои большие игры, где девочка для них — так, просто мячик!

— Лично я, — уже вполне серьезно сказал Гришко, — не даю никакой гарантии даже на то, что ее транспортировка в Ленинград пройдет успешно. Малейшее напряжение при ее сердце может дать летальный исход, а тут — триста километров по нашим дорогам! Но... — Он кинул косой взгляд на членов комиссии. Мол, очередная «перестроечная» шумиха эта акция... С политикой все ясно, а медицину «пристегнули», не особенно спросив. — В Америке, конечно, делают операцию Фалло на маленьких детях, но то в Америке! А мы даже нитки выдираем из швов, чуть заживших, и снова используем, пока не порвутся!

Он сел. Мол, сами решайте. Свою роль свадебного генерала я сыграл, а серьезный медицинский разговор на этом вот уровне бесполезен.

— Решайте! — проговорил он.

Изергина вдруг уставилась на меня. Мне, что ли, решать? Господи, мне еще и восемнадцати нет, а уже столько легло на меня!

Как радостно говорил мне мой отец, когда я закончила восьмой класс на одни пятерки: «Большому кораблю — большое плавание!» Получается немножко не так: «Большому кораблю — большие горести!» И тут надо решать самой, проявлять самостоятельность! Один раз я уже проявила самостоятельность — и кончилось это ужасно. Но опять надо что-то решать мне — большие дяди и тети смотрят равнодушно: у них есть другие задачи, более важные. Даже Изергина уткнулась в какую-то папку!

— А какого-то... более надежного варианта нет? — услышала я свой голос.

Величественные члены комиссии, которые до того даже не поворачивались в мою сторону, углубленные в свои мысли, тут нетерпеливо, с досадой заскрипели стульями, поворачиваясь ко мне: мол, эту настырную девчонку нельзя уже слушать вполуха, приходится поворачиваться! И Гришко уже с интересом посмотрел на меня. Мужик-то он, видно, неплохой, но больно много всяких заседаний выпадает ему, где приходится быть свадебным генералом, на все не хватит души. Но она у него есть — я это почувствовала.

— А кем вы приходитесь... девочке? — Он заинтересованно сверкнул глазом.

Я молчала. О моих глубоких чувствах тут, видимо, не время говорить... а больше мне сказать нечего.

— Марина... преподаватель, — пришла мне на помощь Изергина.

Гришко еще некоторое время разглядывал меня — мол, какие нежные преподаватели пошли. Даже странно.

— Ну что ж, — наконец проговорил он. — Тогда я тем более ценю ваши переживания. Что я могу сказать?

На гладком его лице впервые за этот час появились некоторые сомнения.

— Вообще, — произнес он, — есть безопасный выход. Операция по Блелоку. Без остановки сердца... даже не прикасаясь к нему. Эта операция уменьшает задыхание и дает возможность ребенку расти и развиваться до тех пор, пока он не окрепнет, и ему с меньшим уже риском может быть сделана кардинальная операция на сердце по тетраде Фалло. Но эту операцию, я думаю, и у вас можно сделать — при чем здесь Америка? — Он повернулся к разнаряженному Грине, который восседал в центре президиума и казался чуть ли не главным. Гриня глянул холодно и как-то недоуменно.

— Вот именно, — произнес он, — тогда я не понимаю, при чем здесь та... высокая миссия, ради которой мы здесь? Ради которой лучшие американские хирурги, чья минута стоит тысячу долларов, бросают все и приезжают сюда?

Он обвел взглядом президиум. Солидные и наверняка заслуженные люди, которые сидели вольготно и весело перешептывались, тут как-то вытянулись, оцепенели, сделали важные лица: мол, действительно, миссия... это святое!