Тетрадь в сафьяновом переплете

Но в Феодосии мы все-таки искупались, однако не в море, а в турецкой бане, которую Петр Иванович непременно хотел посетить. Эта баня, скажу вам, забавная штука. Если в русской отчаянно парятся, стегают друг друга вениками, вскрикивают от удовольствия, то в турецкой все совершается в виде чуть ли не священнодействия. Люди здесь ходят с благообразными лицами, завернувшись в белые или голубые ткани, а банщики с непроницаемым видом совершают множество загадочных действий. Разминают вам суставы, мнут ноги, неожиданно дергают за руки, взбираются на вашу спину и босыми ногами, не хуже чем ладонями, прощупывают каждое ребро. Затем натирают тело каким-то корнем, ополаскивают его то горячей, то холодной водой, а в заключение предлагают шербет и кофе. Если прибавить к этому, что помещение бани похоже скорей на мраморный дворец, то можно понять, какое значение придают на Востоке подобным купаниям. В банях тут проводят по нескольку часов и выходят оттуда с просветленным видом.

Что касается нас с Петром Ивановичем, то вся эта банная церемония вызвала чувство, схожее с тем, когда вы отведаете экзотическое незнакомое блюдо. К такому блюду надо еще привыкнуть и разобраться, понравилось оно тебе или нет.

После бани тянет ко сну. Петр Иванович развалился на кошме и принялся размышлять:

— Все нити тянутся к госпоже Черногорской, это мне ясно. Неужто она и вправду принцесса или, по крайней мере, выдает себя за такую? А что связывает ее с самозванцем из Черногории? Если держаться простейшей логики, то она дочь черногорского самозванца или, в свою очередь, самозванка. Как полагаешь, Митя, похожа наша неожиданная знакомка на простую авантюристку?

— Но ведь она и не объявляет себя принцессой! — воскликнул я. — Вы сами считали, что это совпаденье имен.

— Считал, — задумчиво произнес Осоргин. — Но отчего же сыр-бор? За ней гоняются злоумышленники, путают в дело посторонних людей вроде нас. Нет, все это очень меня забавляет. Хотел бы я вновь увидать госпожу Черногорскую.

— Леди Кенти поехала к ней в Судак, — заметил я рассудительно, — и наша дорога в те же места.

— М-да… — пробормотал Осоргин.

Тут в Монетный двор с другого конца с грохотом вкатила коляска, а из нее выпрыгнул человек, оказавшийся нашим знакомцем. Это был народный умелец Митрофан Артамонов, к которому мы заезжали на речку Иртыц. Он был так же весел и расторопен, как прежде.

— А, господин граф! — закричал он. — Наше почтенье! Я как знал, что вас снова увижу!

— Что ж ты, приехал свою паровую машину ладить? — спросил Осоргин.

— А чего не наладить? — смешливо отвечал Артамонов. — Да тут прочих машин немало, надо бы ими вначале заняться.

Я уже говорил, что по всему Монетному двору в беспорядке валялись железные громадины. Это были прессы и хитроумные приспособления для чеканки монет, поставленные прежним властителем. Петр Иванович в первый же день дивился заброшенному хозяйству, рассматривал механизмы, но нашел, что они уже непригодны к употреблению.

Теперь рассматривать принялся Артамонов. Глаз, судя по всему, у него был острый. Он вдруг подскакивал, приседал, трогал что-то и отпрыгивал с радостным криком.

— Да что тебе эти машины? — спросил Осоргин. — Неужто хочешь что-то наладить?

— А то! — восклицал Артамонов.

— Да кто же тебя послал, или сам по себе?

— Теперь я на службе, — отвечал Артамонов.

— То дело, — сказал Осоргин, — значит, оценили тебя?

— Да ежели меня не ценить, то кого другого? — важно сказал Артамонов.

— Что же ты хочешь произвести из этой груды железа? — спросил Осоргин.

— Да самое то, к чему дадено, — ответил умелец.

— Да это же прессы, — пояснил Осоргин, — по-нашему сиречь плющильная механизма для чеканки монет.

— Ну и чеканить будем, — сказал Артамонов.

— Что ж, губернатор собрался чеканить свою монету? — спросил Осоргин.

— Ну, губернатор не губернатор… — И Артамонов, насвистывая, пошел вдоль разбросанных приспособлений.

Внезапно он остановился и снова вернулся к нам. Постоял, почесал растрепанную бороду и раздумчиво проговорил:

— А что, господин граф, машины-то совсем никудышные.

— Английские машины, — ответил Осоргин. — Ухода за ними нет, ржавеют.

— А намедни видал я, как турок тут приходил да бил их кувалдой, — проговорил Артамонов.

— Совсем никуда, — согласился граф.

— Да ежели вот так бить чем попало, что станет с машиной?

— У нас обыкновенное дело.

— Да можно ли это терпеть? — Артамонов повысил голос. — Машина хорошая пропадает!

— Понимаю тебя, понимаю, — устало сказал Осоргин.

— Взять бы того турка, да головой об стену! И наши, нечего сказать, хороши, болты отворачивают — и в ранец. Я говорю одному, зачем тебе болт, человек ты неумный. А он — пригодится в хозяйстве! Так и будет таскать всю войну, а потом бросит… — Артамонов замолк.

— Так у кого ж ты на службе? — спросил Осоргин.

— Машина тонкая вещь, — пробормотал Артамонов. — Вот вы, господин граф, за границей бывали, нешто ломают у них машины?

— Что говорить! — несколько раздражаясь, ответил Осоргин. Разговор этот как будто стал ему надоедать.

— А вот взять бы такую машину, наладить, в дело пустить! — воскликнул Артамонов.