Тетрадь в десять листов

Каждый раз, когда меня на лето привозили в деревню, дедушка дарил мне игрушечную арбу. Я дивился, как угадывал старик день моего приезда и успевал смастерить подарок. Позднее я узнал: это была одна и та же арба. Когда я уезжал в Тбилиси, дедушка прятал игрушку под балконом. На следующий год, узнав о моем приезде, он вновь доставал арбу, в которую был запряжен игрушечный бычок из кукурузных стеблей. А нынче…

Бывало, приезжая в деревню, я первым долгом спрашивал:

— Дедушка, сколько тебе лет?

И ответ дедушки, сколько я помню, всегда был одинаковый:

— Девяносто пять, сынок.

— Девяносто пять тебе было в прошлом году.

Дедушка улыбался и говорил:

— В прошлом году, наверное, было девяносто четыре.

Помню, как-то решил я смастерить себе лук и без спросу стал шарить в бабушкином сундучке — понадобился воск. Случайно попалась мне в руки небольшая тетрадь в черном переплете, перевязанная бечевкой. Заинтересовавшись, я раскрыл ее. Это была записная книжка с пожелтевшими листами. На некоторых страницах были сделаны карандашом пометки. Вначале я ничего не разобрал, потом постепенно все же сумел прочесть:

Дня 17, месяца августа, года 1878, я, Лука Георгиевич Горгодзе, обвенчался с Ниной, дочерью Кочиашвили.

Через несколько страниц я нашел другую запись:

В поле прискакал князь Микеладзе с всадниками. Отняли шесть корзин кукурузы. Свидетели — Климент Горгодзе, Чичико Бурджанадзе и пасынок Симона Карчхадзе.

Через две страницы — новая запись:

Купил чувяки Копии.

Коция — мой дядя.

Десятки лет отделяли эти записи друг от друга.

Января 20, года 1903, родился сын Димитрий.

Это — про моего отца.

Скоро интерес к записной книжке пропал. Забыл я и про воск и побежал к бабушке. Немного поболтав с ней о том о сем, я как бы между прочим спросил, сколько лет было дедушке, когда он женился на ней. Бабушка ответила, не задумываясь:

— Деду твоему было тридцать, а мне пятнадцать. Я была еще девчонкой: отец долго упирался…

Не дослушав бабушку Нино, я выскочил во двор. Сперва хотел высчитать в уме, но цифры путались. Тогда я взял карандаш, бумагу и стал считать. Получалось, что если дедушке Луке в год женитьбы было тридцать лет, то он должен был родиться в 1848 году, и, следовательно, сейчас ему больше ста лет.

«Вот, оказывается, какой у меня старый дедушка! — подумал я. — Не многие могут похвастаться таким дедом».

Я побежал искать дедушку. Обычно он работал в колхозном питомнике или на огороде.

— Ау-у, дедушка! — окликнул я его, а подойдя поближе, выпалил: — Дедушка, тебе, оказывается, давно уже сто лет. А ты говорил — девяносто пять!

Дедушка щепкой соскреб с тяпки прилипшую землю, потом медленно обернулся ко мне и спросил:

— Ты про что говоришь?

Я тут же рассказал о старой записной книжке и моих подсчетах.

— Неужели? — удивился дедушка. — Выходит, за сто перевалило? — Он задумался и долго молчал. Потом вдруг встрепенулся, сильным коротким взмахом тяпки вывернул и разрыхлил ком земли.

— Ошибся ты, наверное, неправильно посчитал, — пробормотал он и, помолчав немного, добавил: — В школе-то вы уже считали до ста?

— Считали, дедушка.

— Нда-а… Ошибся ты, конечно, — произнес он уверенно.

На второй день я случайно заглянул в комнату дедушки. Он стоял у открытого сундука и задумчиво листал старую записную книжку.

Многое вспомнил я про дедушку, пока наконец сон не одолел меня. Проснулся я оттого, что во дворе заржал конь. Я приподнялся на кровати и стал глядеть во двор. Под вишневым деревом стоял взмыленный конь. Он то нетерпеливо взмахивал головой, то, насторожившись, застывал, гордо выгнув шею, и всматривался в даль, а порой, словно позабыв обо всем, начинал щипать траву.

«Кто бы мог приехать?» — подумал я.

Вдруг скрипнула дверь, и из комнаты дедушки на балкон вышла бабушка с белоснежным полотенцем в руках.

— Пожалуйте, батоно, сюда пожалуйте, — пригласила она кого-то.

Я прикинулся спящим и молча стал наблюдать. Вслед за бабушкой, распространяя запах лекарства, вышел доктор. Засучив рукава, он перегнулся через перила и стал мыть руки. Бабушка поливала ему из кувшина.

Она пригласила гостя к столу. Очистила и нарезала груши, наполнила рюмки водкой.

— Угощайтесь, батоно, — обратилась она к доктору.

— Не беспокойтесь…

— Господи, защити меня, избавь от горя, — прошептала бабушка Нино и пригубила рюмку. — Угощайтесь, батоно, — повторила она.

Я видел, что бабушка с трудом сдерживает слезы. Она машинально выполняла обязанности хозяйки, мысли же ее были там, с больным дедушкой. Наконец у нее вырвалось:

— Погибла я, погибла, батоно! Что будет со мной, несчастной!

— Не надо отчаиваться, выздоравливают и не такие больные, — старался утешить ее доктор.

— Не поправиться уже ему, — зарыдала бабушка. — Прошлым летом мой Димитрий привел гостей, товарищей своих… Этот, что спит, младший сын Димитрия.