Тетрадь для сна

И не любой, кто в паре - тет-а-тет.

И тот роман, в котором мы вдвоем,

Давно в столе. Неназванного нет.

Живем с другими. Семечки грызем.

----------------------------------------------------------------------

Работа в "Эмке" закончилась, но конца я не ощутила. Почти каждый день были стихи.

2 ноября. Котик по-прежнему в театре, где готовят выставку. Очередной раз занят вопросом династии. Как будто они и впрямь решили устроить монархический переворот!

А я одна слушаю БГ. Слушаю и не слушаю, удаляюсь от него - записать свое. Никого не дослушиваю, не дочитываю до конца.

Наконец я поняла, на что похож голос А. На кого, как ни странно, похож он сам...

В последние недели он стал завязывать волосы в хвостик. Сразу сделавшись на кого-то похож. Лицо стало тонким, худым, неправдоподобно удлиненным. Он давно не улыбался мне (другим - иногда) и даже не здоровался, и когда стоял в коридоре наискосок от меня, мне почему-то казалось, что теперь его глаза - светлые. Совсем светлые, серо-зеленые. Это было красиво, и это я уже где-то видела. Где? Или - как сказала бы Машка - еще увижу.

За эти дни сама не заметила, что молчание А. кончилось. Статья о том же БГ, называлась она захватывающе - Самый Быстрый Самолет. Интервью с очередным учителем жизни, которого А. явно пытался так и этак поддеть. Что-то о каком-то скандальном балете.

5 ноября. Первый сон с участием А. Квартира моих родителей. Ко мне пришли двое: А., он сидит в моей комнате у зеркала, что-то (чуть ли не мои стихи) читает. А в коридоре - явно ухажер, явно посторонний. Он что-то пытается говорить мне о любви. Я спешно прощаюсь с криком: "О какой любви может идти речь?!" Заранее предвижу неприятный разговор с мамой (он нравится маме). Чуть ли не бегом возвращаюсь в комнату. А. сидит там, как ни в чем не бывало, читает. Не помню, говорим с ним или нет. Зрительно наконец помню.

Котя сделал из моих стихов самиздатовский сборник.

Вечером пришла однокурсница Коти - та самая Ася. Тоже дочь поэтессы. Худенькая, как травестийка. Разумеется, явилась и Маша, так что у меня, можно сказать, была презентация. И еще - совсем поздно, всего-то на полчаса, зашел Женька. Я в него почему-то вцепилась и не отпустила сразу. На самом деле было просто приятно его видеть. Он другой - похудевший и довольно бодрый. Какой-то освеженный и распрямившийся. Вот такому уже можно писать "Ответ Онегину", который я написала ему три месяца назад, когда он был полноватым и заикался. Я смотрела на него с нежностью, двойной, нет, тройной - за него, за Котю и за А. И как-то очень легко все сказала благодарность за то, что он - первый повод к стихам. После такого долгого не перерыва даже - провала. И он легко принял. Насчет А. пробурчал что-то о "сложных отношениях", да еще, уходя, обозвал его эпигонщиком. Вот забавно!

Жизнь отдельно

А что, в самом деле, увлечься

Одной из тех благородных девиц,

Что воткнут тебе под ребра перо,

Чтобы нагляднее было думать про птиц?

БГ

То, что мы "сочиняем" о человеке - скорее всего его возможность. Литература - не явление, даже не средство к большему. а просто - место, где мне хорошо. Если продолжается - счастлива. Если нет - я нигде не нахожу себе места.

Может быть, немного - в литературоведении. Хождение под окном любимого существа.

С вами мне было хорошо не под окном - вместе. Да, несмотря на ваше будем говорить так - несогласие. Обычная моя жизнь - затянувшаяся остановка, раздумье над кучей грязной посуды: мыть или не мыть?

Говорят, писатель с рождения хочет только писать. Я не хотела, поверьте. Но жить просто - не находить себе места - даже в церкви... С вами я нашла себе место.

Вы - любовь, но не та любовь, от которой умываются дождем, кусают губы... Почему вспомнилось? Была и у меня своя гора, свое море - и своя горечь на губах. Было абсолютно полное, совсем круглое счастье. Дни были яблочные, такой же прозрачной осени, и море, то, из вашего первого рассказа (почему - то? Это было в Крыму, у вас Кавказ), и дом поэта - музей, и только что обретенная церковь. А человек не был поэтом. Но одной песенки хватило. Все, что я любила, соединилось на том берегу.

Простите. Не за то, что хожу как тень за вашим дневником. Но когда попыталась однажды, ради психологического опыта, представить себе на этом берегу вас - ничего не вышло. Что было бы больше самого берега. Мы пошли бы на гору, на могилу поэта, спустились к морю, искупались бы - нет, только я, вам, южанину, будет холодно. Это уже было. Я ушла в темную воду, а он курил на берегу и смотрел на меня. И мне было так хорошо, как никогда в жизни (и в жизни - больше никогда, разве что - в литературе с вами).

Но я всегда помнила - "Белые ночи", хотя там - черные. Насчет одного мига мечты. Насчет десяти лет мечты, которые не стоят одного мига. А тогда не думала - о том, мечта это или нет, о соседних комнатах, о том, выразить ли любовь и как - сказать, промолчать или, может быть, просто обнять.

Я вышла, меня никак не волновало, как он смотрит на меня, мокрую (купальник тот был лучше всех и после тех дней бесследно потерялся).