Марья Семеновна считалась женщиной крепкой не только телом, но и духом, всячески поддерживала это мнение и любила за общим чайным столом рассказывать историю, которая приключилась с ней еще в Харькове. Татьяна выучила эту историю наизусть после третьего раза и очень сочувствовала Ляле, которая по сценарию, разработанному Марьей Семеновной, должна была по ходу рассказа поддакивать, делать маленькие поправки и дополнения. Миша с Леонидом от этой обязанности сами себе дали освобождение. Миша без Лялиного руководства к самостоятельным действиям был все равно непригоден, а Леонид, заслышав первые раскатистые аккорды повествования, просто уходил в угол и плюхался в кресло. История была такая. Однажды к Марье Семеновне, в ту пору молодой матери одной маленькой Ляли, пришел человечек. Приличный такой, небольшой, аккуратный человечек — в мерлушковой шапке и добротном сером пальто на ватине. Человечек представился, назвал ее по имени-отчеству и сказал, что он сотрудник мужа Марьи Семеновны, в это самое время находящегося на работе, в райпотребсоюзе. Мужа тоже назвал по имени-отчеству. Потом человечек поежился, помялся, поморгал, как бы не решаясь произнести печальное известие, потупился и сказал, чтобы она, Марья Семеновна крепилась, что ничего непоправимого не произошло, но только что, буквально полчаса назад, в райпотребсоюз нагрянул ОБХСС и муж Марьи Семеновны поручил ему (тут были названы фамилия, имя и отчество) бежать как можно скорее и предупредить ее, чтобы она взяла все деньги, серебряные ложки, два отреза габардина, хрустальную вазу и каракулевый полушубок (вещи были названы очень точно и даже описаны, как будто человечек знал их в лицо), так вот, чтобы все это она взяла, упаковала, отнесла тете Фане Зильберштейн на улицу Ленина и спрятала. Адрес тети Фани бы назван верно, и фамилия, и имя, и степень родства — тетушка мужа по матери. На этом человечек откланялся и отбыл обратно в райпотребсоюз на встречу, как он выразился, с ОБХСС. Марья Семеновна сначала заметалась, кинулась завязывать в носовой платок серебряные ложки, но вдруг остановилась, задумалась, положила ложки обратно в буфет и села ждать. Ничего не было. Вечером муж был подвергнут допросу со стороны Марьи Семеновны. Выяснилось, что никакого ОБХСС не было, что никакого человечка в мерлушковой шапке он к Марье Семеновне не посылал и даже не представляет, кто бы это мог быть. Однако человечек все про них знал, и это наводило на размышления. «Может, из органов?» — подумала Марья Семеновна, но мысль эту сразу же и отмела. Не будут органы заниматься глупыми розыгрышами с серебряными ложками. А через неделю в городской газете была опубликована статья о разоблачении преступной группировки, «занимавшейся обманом трудящихся с целью отъема ценных вещей и денег». Один из членов банды приходил домой к женам более или менее ответственных работников, называл фамилию и имя мужа, фамилию и адрес родственников, далее следовала сцена, разыгранная с Марьей Семеновной. А когда бедная жена выбегала из подъезда с узелком в руках, к ней подъезжала черная машина, из которой выходили люди в военной форме, производили «изъятие» вещей и велели «идти домой, ждать дальнейших указаний». Что остановило Марью Семеновну, почему она не послушалась мерлушкового человечка, она и сама не знала. Но хладнокровием своим очень гордилась. А серебряные ложки потом очень пригодились. Они их в войну проели. Если бы не они, Ленька бы не выжил, он ведь тогда совсем крошечный был.
— Марьсеменна, а лук с морковью для борща пережаривать?
— Пережаривать, деточка, пережаривать!
— А свеклу?
— И свеклу.
— Может, сначала сварить, а потом на терке? Она так мягче.
— А вот самодеятельности, деточка, не надо.
— Мы так с мамой делали.
Марьсеменна качает головой. Татьяна пережаривает свеклу.
— Марьсеменна, да я все вымою, вы идите!
— Хорошо, деточка, хорошо, только я лучше постою. Вот тут, в уголочке, пройдись. И тут еще. Тряпочку, тряпочку отжимай как следует!