Тетя Жанна

— Да, мадам, — прервал старик. — Дом со всем содержимым, винные склады и само торговое предприятие. И все равно дыра, которую нужно заткнуть, останется слишком большой, так что Робер Мартино, будь он жив, оказался бы лицом к лицу с серьезными трудностями. Я не собираюсь ни оправдывать его, ни осуждать; уже давно я ничего больше не жду от людей.

Зная его так, как я его знал, я предвидел, когда он ушел от меня в субботу, какое решение он примет.

— Вы думаете, это было самое легкое?

Нотариус надменно промолчал. Во взгляде, которым он окидывал лежащую перед ним толстую женщину, надменности было не меньше. Какое-то время он покашливал, вытаскивая из кармана носовой платок, а затем произнес таким тоном, будто смысл слов был понятен только ему одному:

— Я Знал его деда, я знал его отца, я знал его братьев и я знал его.

Я знаю его детей.

— Зачем он приходил к вам?

— А зачем приходят вечером в субботу, после закрытия конторы?

Жанна не знала, был ли он с Луизой внизу более человечным или многословным. Во всяком случае, их разговор длился очень долго. Должно быть, к этой второй встрече, на которую его вынудили пойти, он относился как к ненужной и расплачиваться за это заставил Жанну.

— Я знаю, что моему брату были нужны деньги. В понедельник утром в кассе не было ни сантима.

— Но в понедельник месье Сальнав принес мне деньги! — вскричала все вдруг понявшая Луиза и со смущенным видом уставилась на свою невестку.

— В общем, — сказал нотариус, — потребность в деньгах, говорят, — это та потребность, которая, в крайнем случае, может быть удовлетворена.

Достаточно перейти какую-то черту, какую-то цифру, определенное соотношение между тем, чего не хватает, и тем, что можно было бы получить; не знаю, как это называется, сами подберите слово, которое вам нравится.

Бухгалтер ломает голову над мелкими суммами и ужасается, как ребенок.

Он, впрочем, еще ребенок и есть; я вспоминаю его деда, когда он, торгуя овощами, ходил от дома к дому. Вы приехали в плохое время, мадмуазель Мартино, для вас, без сомнения, было бы лучше остаться там, где вы жили.

Он специально нажал на слове «мадмуазель», а не назвал ее «мадам Лоэ», зная, очевидно, что она никогда не была замужем. Жанна вспомнила, что он был нотариусом и другом Франсуа Лоэ.

— Я ждал только похорон, чтобы выполнить свои обязанности. Я толком не понимаю, зачем мадам Мартино настаивала на том, чтобы я поднялся сюда и повторил вам то, что сказал ей.

— Что говорил вам Робер в субботу?

— То, что всегда говорят в таком случае. Он очень упал духом, как обычно и бывает. Он не видел никакого выхода, и, логически рассуждая, выхода и не было, но он упрямо все-таки хотел найти его — с таким видом, будто я (поскольку я был его нотариусом, и особенно потому, что я был нотариусом его отца) могу сотворить чудо.

— Сколько ему было нужно?

— Несколько миллионов. Если ликвидировать активы по самой высокой цене, с максимальной удачей, то хватит почти на половину долгов. Именно поэтому я недавно ответил месье Физолю, что, по-моему, о наследстве нечего и говорить. Наследники имеют лишь одну возможность — отказаться от своих прав, иначе они столкнутся с ошеломляющим долгом и всей их жизни не хватит, чтобы с ним расплатиться.

— Как он дошел до этого?

— Я ждал этого вопроса. Ваша невестка тоже задала его мне. Мне его задают каждый раз. Люди живут в одном доме, спят в одной постели или же их разделяет только стенка, видятся три раза в день за столом и бывают весьма удивлены, когда однажды понимают, что ничего друг о друге не знают.

— Вы забываете, что я ушла из дома тридцать семь лет назад.

— Я очень хорошо об этом помню. Именно я посоветовал вашему отцу ничего не предпринимать, чтобы отыскать вас, — впрочем, это было в его характере. Был я уверен и в том, что объявление, которое я, как того требует закон, дал позднее, останется без последствий.

— Вы знали, где я была?

Не отвечая, он посмотрел на нее; когда он смотрел на кого-нибудь, его взгляд словно приходил из другого мира — ледяной, неподвижный, черно-белый, без оттенков.

Он терпеливо ждал неизбежных вопросов, вытащил из кармана огромных размеров хронометр, завел его.

— Вы не хотите сказать что-нибудь именно мне?

Это, казалось, удивило его:

— Почему? Все, что было нужно, я сказал его жене.

— Вы могли ее пощадить.

Его демонстративная реакция на это необычайное предположение заставила Жанну смиренно покраснеть:

— Приношу вам свои извинения. Теперь я сожалею, что вынудила вас к этой неприятной обязанности и утомила подъемом по лестнице на два этажа.

Мы сейчас переживаем разгар семейной драмы, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы…

— Нет никакой семейной драмы.

— Ладно! — холодно произнесла она.