Тест на прочность

Принять их саблей, остановить на полпути теперь не удавалось, чудовищная сила выворачивала кисть. И в новом тысячелетии продолжала как будто оправдываться известная пословица, что "нет приема против лома, окромя другого лома".

Вдобавок слепила фара. Здесь Терпухин не остался в долгу, включил свою. Но Гоблин разнес ее почти сразу, достав концом своего нового орудия.

Оба теперь безостановочно выписывали на льду самые сложные и замысловатые фигуры: зигзаги, восьмерки, волнообразные кривые. В какой-то момент мотоцикл у Терпухина снова предательски скользнул.

Воспользовавшись случаем, Гоблин вложил всю силу в удар, надеясь, что он станет последним. Бил с правой стороны, Терпухин уже не успевал ни отклониться в сторону, ни отвести угрозу саблей. Инстинктивно выставил правую - это был единственный шанс уберечь голову. Раздался хруст гипса и заново ломающейся кости.

Этот хруст усыпил на секунду бдительность врага. Гоблин не мог поверить, что в момент такой острой боли человек способен перейти в атаку.

Занес лом, чтобы всадить острие меж терпухинских ребер, и тут старая казачья сабля рассекла ему грудь от ключицы до самого пупа.

Атаман мог отчетливо видеть результат своего удара - лишняя одежда здесь не мешала.

Для нормального, крепкого человека все должно было кончиться за несколько секунд. Но Юрий твердо знал, что жизней у врага несколько, и рубанул еще раз.

Гоблин грохнулся на лед вместе с "Харлеем".

Возможно, за время долгой схватки мотоциклы разогрели лед бесконечными виражами, теплом, идущим от движков. Во всяком случае, прочный покров треснул.

Нога Гоблина и заднее колесо мотоцикла окунулись в воду, где плавали несколько ледяных осколков. "Харлей" медленно соскальзывал в образовавшуюся прорубь, а вот хозяину этого не позволили.

Волки, как по команде, выскочили из-за кустов, в несколько прыжков достигли цели. Атаман, шатаясь, побрел к своему мотоциклу. Неизвестно, смог бы ли он сейчас сопротивляться стае.

Но его волки не трогали, они по запаху учуяли виновного и рыча рвали его части.

Потеря крови дала о себе знать, как только напряжение схватки спало. Кое-как проволакивая свое тело к мотоциклу, Атаман на каждом шагу проваливался в небытие и снова выныривал. Хотел сунуть за пояс саблю, но пальцы никак не разжимались. Он вытер ее о полу куртки, и уцелевшая часть надписи проступила снова:

"За Веру и Берн..."