— После того, что я увидел, я кинулся звонить ей. Но никто не брал трубку. Когда я вернулся, ее вещей не было. У нее есть своя квартира, но ее не было и там. Я больше не видел ее. — Он помолчал и поднял на него глаза, полные отчаянной боли. Голос его стал хриплым. — Теперь я все понял. Вы видели кадр. Там не видно лиц, только переплетенные тела. На фотографии, которую я получил, тела те же, но были лица. Ее лицо и… незнакомого мужчины. Боже мой, какой я дурак! Ревность затмевает разум. Если бы мне о таком рассказали, я бы не поверил. Или громко хохотал, если бы в мужской компании услышал о таком трюке. Но теперь-то я вижу: это наши тела, это мы с ней возле нашего домика! Я помню тот день. Тогда мы нашли потерянный топор, под досками, на которых расположились… Но я не знал, что она снимала тогда. Я ее не виню. Она художник, она имеет право. — Он покачал головой, совершенно потрясенный. — Это был удар. Знаете, Андрей, мое сердце болело, после нее у меня не было ни одной женщины. — Он помолчал. — Я не знаю, как сложилась ее жизнь после, чем она жила и с кем. У меня был телефон ее давней подруги, Татьяны Песковой. Но однажды я позвонил. Я выпил, много, и решил, что смогу поговорить с ней. Но мне не повезло — или, наоборот, повезло. Ее не оказалось дома. Значит, так суждено…
«А что такое суждено? — подумал Андрей. — Суждено то, что мы себе ссуживаем. Наша лень, неподъемность, нерасторопность, наша энергия, наша страсть — все, что в нас есть. Но такие люди, как я, нужны вам, чтобы подтолкнуть, стронуть с места, заставить вас принять решение, которое вы внутренне уже приняли, но боитесь его, потому что оно вас выталкивает за пределы круга ваших представлений, вашей замшелости, вы боитесь его покинуть. И я внушаю вам, что именно вы приняли решение. Сами захотели».
— А какая она была женщина! Казалось, мне она послана Богом, я так хотел, чтобы у нас была настоящая семья с кучей детей, похожих на нее. Я говорил ей про это, а она смеялась — уж прямо и куча… И вот, заставила меня уйти.
Голос Воронцова смолк, он отпил водки. Глаза его были полны печали.
— Понятно. Значит, вы теперь даже не знаете, что с ней? Где она? Ничего, да?
Он покачал головой.
— И потому пришли на выставку? Чтобы узнать?
— Я себе объяснил, что зашел случайно, как любознательный человек… А если честно, конечно, я хотел узнать о ней как можно больше. Вы же видели, сколько афиш расклеено по городу? Во всех вагонах метро ее портреты. Из чего я заключил, что дела у нее идут превосходно. Я знаю, сколько стоит оплатить такую выставку, я сам недавно участвовал, точнее, моя фирма, я чуть не разорился, хотя и не жалуюсь на дела. Значит, у нее есть спонсор. Неудивительно, что такая женщина не осталась одна.
— Вы узнали здесь все, что хотели?
— Нет. Я только догадался о главном — по какой-то причине она захотела вытолкнуть меня из своей жизни. Фотографию прислала она мне сама. Хотел бы я знать причину. Может быть, она уже тогда кого-то нашла… Я знаю, больше всего на свете она хотела выставиться в фотоцентре, в какой-то мере это была цель ее жизни — обрести славу фотографа. Но ведь я мог ей помочь. Она это знала. Я нашел бы деньги. Не могу сказать, что ее снедало тщеславие, нет, вполне законное желание творческого человека получить оценку своего труда. Смешно звучит, не по-русски. Но сейчас можно говорить так, как вздумается. — Он вздохнул, допил водку. — Но Ольга не учла — время славы прошло в нашем обществе. Теперь время денег. Видите, на выставке — никого. А заплати сегодня репортерам, они сбегутся. Толпами. Они будут славить ее, трубить во все трубы, какая замечательная фотохудожница Ольга Геро. — Он усмехнулся. — Спасибо за компанию. И за внимание, Андрей Широков.
Слава хотел подняться, но Андрей удержал его.
— Погодите, погодите, дайте подумать… Впрочем, нет. Ответьте мне только на один вопрос: вы любите ее сейчас?
Слава усмехнулся:
— Да, я люблю ее. И никого больше. Как бы я хотел знать, почему она так поступила…
Андрей помолчал.
— Ярослав Николаевич, вот моя визитная карточка, вдруг пригожусь?
— Запишите мой загородный телефон, Андрей. По нему меня отыщут везде.
Андрей и Слава вышли на улицу.
Стояла морозная зима. Снег хрустел, деревья в инее.
— Прямо новогодняя погода.
— Да, еще бы солнце.
— У меня за городом солнце. Казалось бы, недалеко от Москвы, а все совсем другое… Кстати, вы не знаете, что за музыка была в зале, такая приглушенная? Такая сладкая, такая… И голос — необыкновенный женский голос.
— Ария мадам Баттерфляй, а пела не женщина, это Эрик Курмангалиев. Мужчина, который поет женским голосом. — Слава покачал головой. — Это ли не доказательство ее чувств к вам, к вашим бабочкам? Я думаю, музыка посвящена вам, она выбрала ее, я уверен, сама не подозревая об этом.
Слава пожал плечами и снова покачал головой.
Они пожали друг другу руки и расстались.