Всё, настал Колин звёздный час, а «компьютерный» сыщик-оборотень Артерран засядет надолго в сырой и тёмный каземат. Страшные сновидения потихоньку оставляли Колю и отползали во мрак тёмной ночи. Звенящие слова: «Ты – ВОР! ВОР! ВОР!» потихоньку умолкали. Коля приходил в себя и уже мог анализировать окружающую его обстановку. На столе следователя, около телефона стояла искалеченная пулями банка корма для кошек «Пушок». Настоящий следователь и «недомент» Пончик глазели не на Колю, а на эту банку и что-то бормотали друг другу. Милицейские «звероловы» наверняка ждали, когда Коля вынырнет из «собственного пупка» и поэтому переговаривались между собой.
- Они в этот корм сырой перловки набили, – вещал настоящий следователь, подозрительно косясь на пострадавшую банку. – Барсик у меня есть не стал. Пришлось собаке дворовой выкинуть – да и та не съела.
- Я всё скажу! – взвизгнул Коля, прервав обсуждение вкусовых качеств корма для кошек «Пушок» и заставив «звероловов» повернуться в свою сторону.
- Очухался! – довольно определил настоящий следователь, окинув пойманного Колю оценивающим взглядом.
- Я всё скажу! – повторил Коля, а настоящий следователь с акульей алчностью склонился над бланком протокола.
Пончик продолжал сверлить поверженного Интермеццо своими хищными глазками – конечно, ведь «заметённый» сейчас начнёт «колоться»!
Коля открыл рот, намереваясь рассказать им всю правду про Генриха Артеррана. И тут, неожиданно его язык повернулся и сам собою выдал:
- Я сам! – изумив и «звероловов» и самого Колю.
- Что – сам? – удивился настоящий следователь Серёгин, оторвав взгляд от протокола и переместив его на скорчившегося на стуле Николая. А Пончик просто выкруглил глазки.
Николай помимо своей воли бормотал несусветную чушь:
- Сам застрелил… И похитил сам… И в подземелье отправил, чтобы гнили… Я – маньяк… – немилосердно оговаривал Колю его «заколдованный» язык.
Колины показания звучали, наверное, чрезвычайно нелепо, потому что следователь Серёгин шваркнул ручку на бланк протокола и вопросил:
- Ты что тут буровишь?
Коля хотел закричать, что всё это неправда, а правда в том, что…
- Я говорю правду, – изрёк Колин (или уже не Колин?) предатель-язык.
Пончик взял со стола кривую банку с кошачьим кормом и с задумчивым видом Диогена вертел её в руках.
- Кажется, ему необходим «врач-оккультист», – заключил Серёгин, в упор посмотрев на несчастного Колю. – Все, кто связался с Тенью, получают от него выборочный гипноз…
Да, что ни говори, а Генрих Артерран хорошо поработал над Колиным мозгом. Сейчас, здесь, на допросе в милиции Коля не мог даже шевельнуться невпопад, а делал только то, что предписывал ему коварный выборочный гипноз – сидел и нагло врал. Пётр Иванович решил наслать на жертву гипноза «Мефистофеля Фаустовича» Лисичкина – авось «расколет»? Хотя Лисичкин до сих пор не мог справиться с Шубиным.
Колю не стали водворять в психушку. Пётр Иванович опасался, что его, как архиважного свидетеля могут оттуда выкрасть, и поэтому оставил Светленко в изоляторе. А «врача-оккультиста» к новому пациенту пригласили «на дом», то есть, в камеру.
====== Глава 112. Анна сбежала из капкана. ======
Едва Казаченко уволок Колю в изолятор, Пётр Иванович позвонил Подклюймухе и велел ему выставить дружинников около дома, где проживает бабушка Анны Лютченко.
- Как только она появится, – говорил Серёгин. – Пускай отзвонятся, но не хватают – мы быстро приедем.
У участкового Подклюймухи сегодняшний день выдался каким-то необычайно свободным. Нарушители не попадались, и Подклюймуха занимался тем, что наряжал старой мишурой низенькую и лысоватую ёлочку – готовился встречать Новый год. Когда ему позвонил Серёгин – Подклюймуха живо встрепенулся, покинул ёлочку и отправил на «секретное задание» пятерых дежурных дружинников. Те пошли с радостью, потому что до этого они прозябали на пустующих стульях для посетителей, зевали, и один даже заснул.
Дружинники расположились во дворе многоэтажки, где на девятом этаже проживала старенькая сладкоежка-бабушка Анны Лютченко. Двое стали у подъезда, делая вид, что обсуждают компьютерные игры, двое других «оккупировали» лавочку и взяли в руки пивные бутылки, наполненные простой минералкой. Один делал вид, что дремлет в машине. Во дворе, в беседке, среди нарядов для кукол Барби сидели три девочки. Две были помладше – класс, наверное, второй, а третья – старшенькая – в пятом, может быть. Сначала девочки играли – делали вид, что Барби пришла в гости к Кену и увидела там другую Барби. Кен в лице старшенькой девочки «оправдывался» и говорил, что вторая Барби никакая не Барби, а его новая домработница. Две Барби по игрушечному набросились друг на дружку и принялись обзываться и драться. А вслед за куклами поругались и сами девочки. Ругались две младшие, а старшая просто сидела, смотрела в пространство и ждала, когда же, наконец, это закончится.
- Свинья! – взвизгнула одна девочка.
- Переводишь на другого – не забудь, что ты – корова! – возразила вторая, с длинной беленькой косичкой, которая выглядывала из-под яркой шапки.