Тёщины рассказы

Горбалюк, из трудармейцев, беженец, в армию не взяли, больной; дошёл до моего крыльца и упал в голодный обморок. Кричу Тоне, квартирантке: "Неси масла". В горло масла залила, оно обратно… Ещё… Проглотил. "Неси молока." Ожил… Потом женился на Марусе. Маруся сама инвалидка, её трактором помяло. А он трудолюбивый, она его и взяла. Она у всего полного. Кладовщица на продуктовом складе. Там всегда мясо было, бочка с огурцами. После войны преехали в Курган. Маруся умерла, перешёл к другой женщине, пятерых детей воспитал…

ПРИЕЗЖАЙ ДОМОЙ

Прошёл год, четыре месяца и три дня… Ворожейка говорит: "У тебя такой гость на пороге".

И контора знала, а мне никто ни слова. Им сидоровский механик сказал.

Женщины пришли: Ланя, ты стоишь тут, а мужик-то у тебя в Сидоровке.

Я оделась и побежала. Бегу помимо конторы. Зазвали меня:

— Ты куда побежала? Сиди дома, дожидай.

А старшая дочь поняла, залезла на полати. А фельдшер сказал: держи вот эти капли на всякий случай. А люди узнали, собрались на крыльце. Со мной за дверями и плохо. Только двери откроются. — Кто там? — Да вот кто. — И он зашёл. А я, говорит, пришёл к дому, — "Ну, это-то наша корова, Бурёнка, а эта-то чья?"

Ушёл — одна корова и ни копеечки денег, пришёл, рука привязана, сам на себя не похожий, шейка вот такусенька… Он хоть сколько бы походил на себя! Как деточка, ещё хуже. Одели рубаху, а там три шеи надо. В госпитале спросили: что ваша жена любит? — Рыбу. — Они два килограмма кеты дали. Такой кошелёчек на горбу привязан, он его тащил. Утром встал да пешком из Кургана…

На курорт хотели послать. Какой в войну курорт. Две морковки давали. Я ему написала в госпиталь: "Приезжай домой. Столько литров топлёного масла, столько сливочного. Бычка закололи." Все мужики и таскали это письмо по палатам.

Как отъелся наш папа! Он сроду такой не бывал. Всё ему пеку, готовлю. Три месяца отдыхал. Рука перебита, привязана.

— Пойду на работу. Что она, мешает? Привязана.

Потом как взялись ноги болеть. Как будто он в кипяток встал. Пузыри белые. Утром лопнет, — мясо красное. Нервы успокаиваются, а это отзывается. Сделаю перевязку, к вечеру опять надулись. Уже лето, всё это продолжается. Приедут из конторы, ноги забинтованы, так и поедет. А тут рука стала отниматься. Сложили неправильно. Он при смерти был. Операцию делали, врачи думали, раз он такой здоровый, наверняка пьяница, двойную дозу наркоза дали, он не просыпается. Насилу и пробудили.

Врач: "Ну ты нас и напугал… А мы думали, что ты пьёшь".

В РУССКУЮ ВЕРУ

Ваня ездил с отчётами в Курган. Одной с детками страшно оставаться.

— Ваня, возьму я эту мордовку к себе.

— Она вшивая.

— Да неужто я вшей не оберу.

В баню не ходила, на себя не стирала, кто её ни возьмёт, все её выгоняли. Я её взяла. "Шима, пойдёшь ко мне жить?

— Ты смеёсся.

— Знаешь что, я серьёзно тебе говорю. Вот я выбелю квартиру, тогда тебя приглашу. Только никому не говори, что я тебя беру на квартиру. Я за тобой девочку пришлю.

Она сразу же и похвасталась: "Я пошла к Лане жить".

Ей: "Ты не сдурела?"

Вот она идёт вся в ремках. У ней такой ящичек был, там клопов… и деньги в ящичке. Подушка, как земля. Сама не мылась, а то подушку стирать. В ботинках была и в чулках. Денег много, все подала мне: "На, прибери."

Ваня уехал (с отчётом), всю ночь учила её стирать. Щёлоку наварила. Голову вымыла. Там вшей… Керосином напатрала, полотенцем завязала, как они заходили, как она закричит: "Ой, они мне голову отъедят".

Утихли. Вывели вшей. "Давай садись в корыто." Она хохочет. Моется. Уже темняется. Шима, куда будем девать чулки, ботинки, шаль, фуфайку? Сожжём? Фур в печь! Сгорели. Она сидит в простыню завёрнута. Я к соседке пошла, к портнихе: "Мария, на вот, шей".

— Кому?

— Шиме.

— Вот, язви, охота тебе связываться. На что это тебе?

— Я не буду, ты не будешь… Надо же человека в люди вывести. Давай её в русскую веру введём.

Сшила юбку, кофту, утром кричит: "Айда! Готово всё"

А уж как я в баню её приучала ходить, — народу удивительно, что Шима в бане. Старуха Бояркина: "Шима-то не та!" А то говорила: "Начто ты им такая грязная".

Так привыкла в баню ходить, — "Скоро в баню пойдём?" В бане мне шепчет: "У этой лямки не простираны". Така довольна.

Спать не даёт от радости: ты меня всё учи-учи, пол мыть, стирать… — Так, Шимонька, так, научишься. Я полы подмывала каждый день. Она научилась. Я выйду, она уже на кухне пол вымыла.

— Шимочка!

— Пыль садится. Поеду на родину, пусть посмотрят. Я здесь не буду после вас жить…

Заправила ей с простынью, с кружевами, а то заковрелая была, худющая.

Вдруг реформа. Другая форма пошла денег. То тридцатки были, у кого были дома, пропали. А её деньги лежат у меня в ящике. Ваня взял, через банк оформил.

Вот на другую юбку денег даёт. "Не жалей денег. Мне ещё выходное платье надо". Проходит некоторое время: "Ты попроси Марию, чтоб она сшила пальтушку".

Тут такая стала, куда тебе, платочек завяжет по заушки. Голосование было. У ней уже шаль хорошая появилась. Пошла голосовать. — "Все на меня как на чёрта уставились."