Царь, казалось, на несколько мгновений застыл с горестно приоткрывшимися мелко подрагивающими губами, но, придя в себя, он впал в неистовый гнев и отцовский, и царский и стал пронзительно кричать о нарушении правил голосования.
Тесей же спокойно, но достаточно громко, так, чтобы все слышали, отцу возразил:
— Да, я виноват, что не сдержался и, не выдержав томительного ожиданья, формально процедуру нарушил, но не судите меня строго, ведь по существу нарушения не было, ибо я даже не пытался черепок со своим именем подменить.
Потом, успокоившись, уже наедине с сыном, Эгей стал укорять его, все время спрашивая со слезами, застывшими в этот день в сильно постаревших глазах:
— Ну, почему ты сам все решил, даже мне заранее ничего не сказал?! Ведь ты бросаешь меня в старости одного здесь на произвол беспощадных врагов!
— Я, как первый в Афинах герой, должен положить конец столь нечестивому возмездию, наложенному на Афины Миносом за смерть сына его Андрогея, и я во что бы то ни стало убью другого его сына Минотавра.
Ответил жестко Тесей, разозленный несправедливостью отца, желавшего, используя свое царское положение, оградить собственного сына от участия в выплате живой дани. Однако, увидев, как страдает отец, внезапно совсем состарившийся, Тесей пожалел его и участливым тоном сказал:
— Отец, пойми, я не мог поступить иначе. Такова воля великих богов! Я слышал во сне голос Колебателя земли Посейдона, который, как ты сам знаешь, считается моим божественным родителем. Он прямо приказал мне самому плыть на Крит и там убить Минотавра и обещал, при этом, мне помощь.
Эгей, услышав про обещанную помощь могучего бога, воспрял, как ребенок, которого взрослые сначала обидели, а потом приласкали.
Тринадцать афинских матерей приготовили еду на дорогу, а отцы, чтобы поднять дух своих детей, пригласили аэда, который, сопровождая своё пение игрой на лире, поведал несколько героических сказаний со счастливым концом.
Некоторые говорят, что Тесей уже при отплытии имел какой-то план действий потому, что с согласия родителей он заменил двух девушек женственными с виду юношами, с нежной, как у девушек кожей, покрытой первым пушком, с начатками грудей и довольно широкими бедрами. Тем не менее, эти юноши при женственном виде и небольшом росте обладали недюжинной храбростью и мужским здравым умом. Им он наказал принимать теплые ванны, избегать прямых солнечных лучей, чтобы сохранить белизну кожи и стараться не отличаться от девушек ни осанкой, ни повадками и даже ходить девичьей поступью, при которой ягодицы по очереди упруго шевелятся. Так ему удалось обмануть Миноса и выдать двух юношей за девушек.
115. Тесей посещает Дельфиний
Когда метанье жребия было так необычно завершено, Тесей решительно забрал тех, кому он выпал — пять девушек и восемь юношей, из которых двое были очень похожи на девушек, им предстояло в женской одежде изображать девушек. Прежде, чем спуститься к уже ожидавшему кораблю, он решил посетить Дельфиний — храм Аполлона в восточной части Афин.
Пройдя из пританея, около которого производилась жеребьевка, в Дельфиний, Тесей положил за всех пред Аполлоном масличную ветвь. То была увитая белой шерстью ветвь со священного дерева, посаженного самой Афиной во время ее знаменитого спора с Посейдоном за Аттику. Это дерево не только давало лучшее масло и ветви для венков победителям, но и считалось еще и деревом судьбы.
В Дельфиние не было расселины в скале, откуда поднимались дурманящие испарения гниющих останков змея Пифона, не было и Пифии, восседавшей на знаменитом треножнике. Жрецами Аполлона обычно бывали мужчины, поскольку мужчины были жрецами богов, а женщины — жрицами богинь. Использование женских уст не было типичным для Фебовых прорицалищ, и Дельфы были одним из немногих исключений, таких, как Аргос и Ликийские Патары. В Афинах, так же, как и в Дидимах и Кларосе, где находились наиболее известные оракулы Феба, пророками были мужчины.
Однако многое в афинском Дельфиние было устроено непосредственно по дельфийскому образцу. Здесь был жертвенник Посейдону, статуи всех трех Мойр, их предводителя Зевса-Мойрагета и конечно, же самого Аполлона, изваяние которого в рост человека было из чистого золота.