Террор на пороге

Новые папины приятели вполне способны были спутать Шумана с автогонщиком-рекордсменом Шумахером. Автогонщик, думаю, был им понятней и ближе. И мама при них музицировать перестала.

— Девятнадцатый век удостоили звания «золотого века русской литературы». С драгоценнейшим металлом сравнили… Я бы назвала его золотым веком всей русской культуры, — размышляла мама. — Любопытно: а нравственные качества двадцатого, слава Богу, уходящего, века с каким металлом сравнят? Уж во всяком случае, не с драгоценным!

Стены наши были увешаны репродукциями бессмертных полотен, представленных в Эрмитаже, в Лувре, в Русском музее…

— Это оригинал? — тыкая пальцем в шедевр, интересовался почти каждый новый папин гость, явно прицениваясь.

Создатели картин были им неизвестны, но было известно, что деньги в оригиналы вкладывать стоит.

— Оригинал в доме только один, — неожиданно сообщил как-то папа. И указал на меня. — Умудрился втюриться в пятом классе и трепетать до пятого курса. Круглый пятерочник! К сожалению, лишь в этом смысле… Сперва прилипли друг к другу за одной партой, а потом — на одном факультете.

Гости загоготали.

Прежний папа «втюриться» и «прилипли» произнести бы не смел. Тогда он был подвластен маминому художественному вкусу: советовался, на какой журнал подписаться, какую надеть рубашку, какие покупать куртки и свитера, предпочитая их пиджакам. Немудреная одежда ему подходила и потому, что по выходным дням папа привык что-нибудь, как он говорил, «столярить». В квартире нашей что-нибудь совершенствовать… «Когда стараешься для себя самого, получается куда лучше! — уверял он нас с мамой. — Куда лучше!» И я сделал вывод, что на официальной службе у него все получалось куда хуже.

Согласно моим наблюдениям, в прошлую пору папа в основном женою гордился, а мама его в основном любила. Так как бизнес требовал двадцати четырех часов в сутки, на гордость женой у папы уже не хватало времени, а у нее сил и времени на любовь, как и раньше, хватало.

Мама окрестила мужа «мастером на все руки». В детстве такое определение казалось мне странным… Как это «на все руки», если у каждого только две руки? Нельзя же сказать «бегун на все ноги», потому что и ног всего одна пара.

Экипировали папу теперь штатные консультанты, а на смену курткам и свитерам явились молодцеватые костюмы, которые запоздали и с папиным возрастом язвительно контрастировали. Он перестал внимать вкусу жены… И вообще внимать чему-либо, кроме выгоды своего бизнеса. «Дела», как он его называл.

На собственной фирме мой обновленный папа тоже проявил себя мастером. Но уже «на деловые изыски», как отметил кто-то из его компаньонов. Все в нем обновилось… Но обновка не обязательно лучше одежды, ушедшей в отставку. А точнее, в отставку уволенной…

Иногда мне казалось, что папа исполняет роль бизнесмена, что крутизна его наигранная, а в действительности ничто крутое не закрутило его.

Он научился, разговаривая, веско укладывать на стол свои, позабывшие о домашнем «мастерстве», руки и без всякого повода сжимать кулаки, словно готовясь к драке, которую никто не собирался с ним затевать. Ни с того ни с сего походка у фраз его делалась заторможенной, заледенело бесстрастной и еле слышной, что придавало обыкновенным фразам значительность, важность. Припоминалась давняя шутка смелого юмориста по адресу властного советского деятеля: «Так тихо говорит, что надо прислушиваться!» Это было, мне представлялось, папой отрепетировано, а все-таки подминало под себя, будто угроза или приказ.

Большие актеры вживаются в роль незаметно, точно это вовсе и не роль, а их естество. Папа же актерствовать не умел — в чужой для него образ предпринимателя вживался натужно и оттого с чрезмерной старательностью и очевидностью.

— А что, если сравнивать «новых русских» с теми русскими, которые по времени ближе к нам «старых», коих ты поминала? Они тебе также милее? — спросил я у мамы.

— Гораздо!

— И кого бы ты назвала… в первую очередь?

— О, несметное множество! Галину Сергеевну Уланову, безусловно… И композиторов Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, Родиона Константиновича Щедрина… Да не счесть! — Как в предыдущий раз, поразмыслив, она принялась доказывать, что и тут без евреев не обойтись: — А супруга Щедрина — Майя Михайловна Плисецкая? А Давид Федорович Ойстрах — представитель одесской школы Петра Соломоновича Столярского… Почитаю и тех нынешних служителей муз, коих обозвать «новыми русскими» не позволяет, а позволяет назвать просто русскими кудесниками, виртуозами…

Маму, в отличие от многих, чужие успехи не раздражали, а восхищали. Она вообще многим от многих выгодно отличалась. Но выгодность эта не была похожа на выгоды, которых жаждала папина фирма.

Окунувшись в очередное раздумье, мама-искусствовед произнесла:

— Даже если все на свете зависит от экономики, пусть она сочтет за честь брататься с искусством. Но боюсь, не сочтет…