Террор

У плотника нашлась заплесневелая галета и кусочек чего-то зеленого — вероятно, говядины.

— Нет, благодарю вас, Джон, — сказал Блэнки. — Я правда не голоден. Но могу ли я попросить вас об огромном одолжении, капитан?

— О каком, мистер Блэнки?

– Моя семья живет в Кенте, сэр. В окрестностях Итам-Моута, к северу от Танбридж-Уэллса. По крайней мере, мои Бетти, Майкл и старая матушка обретались там, когда я уходил в плавание, сэр. И вот я подумал, капитан… я имею в виду, если удача улыбнется вам и позже у вас найдется время…

– Если я вернусь в Англию, клянусь вам, я разыщу ваших близких и расскажу, что вы попыхивали трубкой, благодушно улыбались и удобно сидели на валуне, точно ленивый сквайр, когда я видел вас в последний раз, — сказал Крозье. Он вынул из кармана пистолет. — Лейтенант Литтл видел зверя в подзорную трубу… он следовал за нами все утро, Томас. Скоро он появится здесь. Вы должны взять это.

— Нет, спасибо, капитан.

— Вы твердо решили, мистер Блэнки? В смысле, остаться здесь? — спросил капитан Крозье. — Если бы вы продержались… с нами… всего еще неделю-другую, ваши знания могли бы очень пригодиться нам. Кто знает, какими окажутся ледовые условия в двадцати милях к востоку отсюда?

Блэнки улыбнулся.

— Не будь с вами мистера Рейда, я бы принял ваши слова близко к сердцу, капитан. Честное слово. Но лучшего ледового лоцмана, чем он, и желать нельзя. В качестве запасного, я имею в виду.

Крозье и Хани пожали Бланки руку. Потом они повернулись и торопливо двинулись прочь, спеша догнать последние сани, уже скрывавшиеся за возвышенностью вдали.

Было за полночь, когда оно пришло.

У Бланки уже много часов назад кончился табак и вода замерзла, когда он неосмотрительно оставил бутылку на соседнем валуне. Он чувствовал боль, но не хотел спать.

В сумеречном небе показались редкие звезды. Поднялся северо-западный ветер, как обычно по ночам, и температура воздуха опустилась градусов на сорок ниже дневного максимума.

Бланки положил сломанный протез, чашу и пристежные ремни на соседний валун. Хотя у него дергало пораженную гангреной культю и мучительно крутило желудок от голода, сильнее всего сегодня болела нога ниже колена — отсутствующая нога.

Внезапно существо словно возникло из пустоты.

Оно смутно вырисовывалось в темноте всего шагах в тридцати от него, если не меньше.

«Должно быть, оно вылезло из какой-то невидимой дыры во льду», — подумал Бланки. Ему вспомнилась ярмарка в Танбридж-Уаллсе, которую он видел в детстве, с хлипкой дощатой сценой и фокусником в пурпурных шелках и высоком остроконечном колпаке с вышитыми на нем планетами и звездами. Тот мужчина появился точно так же — выскочил из люка под изумленные охи и ахи деревенских зрителей.

— Добро пожаловать, — сказал Томас Бланки, обращаясь к темной фигуре на льду.

Существо поднялось на задние лапы — мохнатое, мускулистое, с окрашенными в красноватые тона заката когтями и тускло поблескивающими клыками, не похожее ни на одного хищного зверя, сохранившегося в памяти человечества. Бланки прикинул, что ростом оно более двенадцати футов — возможно, все четырнадцать.

В глазах его — угольно-черных на фоне черного силуэта — не отражался свет угасающего солнца.

— Запаздываешь, — сказал Блэнки. — Я уже давно жду тебя.

Он швырнул в фигуру свою деревянную ногу.

Существо не попыталось увернуться от примитивного снаряда. Несколько долгих мгновений оно стояло неподвижно, а потом стремительно бросилось вперед, точно призрак, даже не отталкиваясь от льда ногами, надвигаясь на ледового лоцмана с разведенными в стороны передними лапами, заполняя своей темной плотной массой все поле зрения.

Томас Блэнки ухмыльнулся и крепко стиснул зубами черенок трубки.

46. Крозье

Неизвестная широта, неизвестная долгота

4 июля 1848 г.

Единственное, что заставляло Френсиса Родона Мойру Крозье идти вперед на десятой неделе похода, это голубое пламя, пылавшее в груди. Чем более усталым, опустошенным, больным и разбитым становилось тело, тем жарче и яростнее горело пламя. Капитан знал, что это не просто некая метафора, символизирующая его решимость. И не просто оптимизм как таковой. Голубое пламя в его груди подбиралось к сердцу, точно некая чуждая сущность, не отпускало, точно затяжная болезнь, гнездилось в нем, точно убежденность, что он сделает все возможное для того, чтобы выжить.

Временами Крозье был готов молить Бога о том, чтобы голубое пламя просто погасло и он смог смириться с неизбежным, лечь и накрыться с головой промерзлой тундрой, словно ребенок, укладывающийся сладко вздремнуть под одеялом.

Сегодня утром они не снялись со стоянки — впервые за месяц не двинулись дальше с санями и лодками. И они распаковали и кое-как установили большую лазаретную палатку, хотя большие столовые палатки не стали раскидывать. Мужчины назвали это место у маленькой бухты на южном побережье Кинг-Уильяма, во всех прочих отношениях ничем не примечательное, Госпитальным лагерем.