Крозье с трудом подавил желание выкрикнуть: «Нет!» Устраивать представление с карикатурной фигурой, изображающей сэра Джона, и громадным существом в том зловещем черном зале с головой белого медведя и тикающими часами было настоящим кощунством, но, какую бы идиотскую финальную сцену ни собирались разыграть там мужчины, по крайней мере она станет последней. На том и закончится Второй Большой Венецианский карнавал, необдуманно согласившись на проведение которого он совершил ошибку. Он дождется момента, когда пение закончится само собой и зрители приготовятся наградить аплодисментами и пьяными одобрительными возгласами языческого мима, а потом прикажет всем снять маскарадные костюмы и отправит замерзших и пьяных матросов обратно на корабли, но прикажет организаторам праздника снять парусиновые стены и такелажные снасти немедленно – сегодня же ночью, – пусть даже ценой серьезных обморожений.
Поощряемый громкими возгласами обезглавленный адмирал и раскачивающийся чудовищный медведь вошли в черный зал.
Часы сэра Джона начали бить полночь.
Толпа причудливо наряженных моряков в хвосте процессии устремилась вперед, движимая желанием поскорее проникнуть в зал и увидеть забавное представление, а старьевщики, крысы, единороги, мусорщики, пираты, арабские принцы и египетские принцессы, гладиаторы, феи и прочие фантастические существа в первых рядах толпы начали упираться и пятиться назад, уже не уверенные, что хотят оказаться во мраке зловещего помещения с черными стенами и покрытым сажей полом.
Крозье принялся проталкиваться через толпу – которая то подавалась вперед, то откатывала назад, когда люди в первых рядах задерживались на пороге черного зала, не решаясь войти, – теперь исполненный решимости если не положить конец фарсу, не дожидаясь финальной сцены, то хотя бы ускорить развязку.
Едва вступив в темное помещение вместе с двадцатью или тридцатью мужчинами, которые тоже на несколько мгновений задержались на пороге (глаза привыкали к темноте не сразу, а покрытый сажей лед производил жуткое впечатление разверстой под ногами бездны), Крозье почувствовал, как волна холодного воздуха ударила в лицо, – словно кто-то открыл дверь в ледяной стене айсберга, возвышавшегося над парусиновым лабиринтом. Даже здесь ряженые продолжали петь, но по-настоящему мощный рев доносился из фиолетового зала, где волновалась и напирала вперед охваченная нетерпением толпа.
Крозье едва различал белое пятно медвежьей головы, выступающей из ледяной стены над эбеновыми часами – они уже пробили шестой удар, прозвучавший до жути громко в зловещей тьме, – и высокую белую фигуру чудовищного медведя, сильно раскачивавшуюся из стороны в сторону: Мэнсон и Хикки явно с трудом удерживали равновесие в морозном мраке, где парусиновая стена ходила ходуном и яростно хлопала на ветру.
Потом Крозье увидел, что в помещении находится вторая огромная белая фигура. Она тоже стояла на задних лапах. Но в самой глубине зала, дальше, чем смутно белеющее во мгле чудовище Мэнсона и Хикки. И она была гораздо крупнее. И гораздо выше.
Когда часы отбивали последние четыре удара, в помещении раздался протяжный рев.
Мужчины в черном зале уже перестали петь и теперь в панике проталкивались назад, встречая сопротивление напирающей толпы.
– Что происходит? – спросил доктор Макдональд.
В тусклом фиолетовом свете, падавшем из-за поворота парусинового лабиринта, Крозье узнал четырех врачей – одинаково наряженных арлекинами, но сейчас со спущенными масками.
Люди в черном зале завопили. Снова раздался жуткий рев, подобного которому Френсис Родон Мойра Крозье не слышал никогда в жизни и который казался бы более уместным в непроходимых доисторических джунглях, нежели в Арктике девятнадцатого века. Рев был таким низким, таким раскатистым и таким яростным, что капитану «Террора» захотелось напустить в штаны прямо здесь, на стоградусном морозе.
Более крупная из двух белых фигур бросилась вперед.
Ряженые истошно заорали, безуспешно попытались пробиться сквозь наседающую толпу любопытных, а потом стали разбегаться в темноте направо и налево, наталкиваясь на черные парусиновые стены.
Крозье, безоружный, стоял на месте. Он почувствовал, как громадное существо проносится мимо в темноте. В нос ударил тяжелый запах несвежей крови… гнилой смрад мертвечины.
Принцессы и феи лихорадочно сбрасывали в темноте маскарадные костюмы и зимние шинели, кидались на парусиновые стены, пытались достать ножи, спрятанные под многочисленными куртками и свитерами.
Крозье услышал тошнотворный смачный шлепок, когда огромные руки, или когтистые лапы, обрушились на одного из ряженых. Раздался хруст, когда зубы длиннее человеческого пальца разгрызли череп или перекусили кость.