Террор

Ветер пытался сбить Ирвинга с ног, пока он двигался вокруг парусинового навеса и дожидался минутного перерыва в низвержении льда сверху — слыша брань и крики мужчин на мачте среди глухо гудящих на ветру снастей. Затем лейтенант по возможности быстрее пробрался через вновь наметенный двухфутовый сугроб на палубе, нырнул под обледенелую парусину и спустился по трапу вниз.

Разумеется, он уже множество раз обыскивал нижние палубы — особенно носовую часть перед лазаретом, загроможденную ящиками и бочонками, среди которых раньше находилось крохотное логово женщины, — но теперь Ирвинг направился к корме. В столь поздний час на корабле царила тишина, нарушаемая лишь тяжелыми ударами сколотого льда о палубу, храпом измученных матросов в подвесных койках, обычным звоном противней и проклятьями мистера Диггла у плиты, воем ветра да зловещим треском льда снаружи.

Ирвинг ощупью пробирался по узкому темному коридору. Ни одна офицерская спальная каюта здесь, за исключением каюты мистера Мейла, сейчас не пустовала. В этом отношении «Террору» повезло. В то время как «Эребус» потерял нескольких офицеров, убитых чудовищным зверем, в том числе сэра Джона и лейтенанта Гора, ни один из старших офицеров и мичманов на «Терроре» еще не умер, если не считать молодого Джона Торрингтона, старшего кочегара, скончавшегося от естественных причин полтора года назад у острова Бичи.

В кают-компании никого не было. В последнее время она редко прогревалась настолько, чтобы надолго задерживаться здесь, и даже книги в кожаных переплетах казались холодными на своих полках; деревянная музыкальная шкатулка, проигрывавшая металлические диски, давно молчала. Ирвинг заметил, что в каюте капитана Крозье все еще горит фонарь, когда проходил мимо, направляясь в пустые офицерские и старшинские столовые, а потом возвращался обратно к трапу.

На средней палубе было, как всегда, очень холодно и очень темно. Поскольку люди все реже спускались сюда за продуктами, так как дневной рацион сильно урезали, когда врачи обнаружили множество испорченных консервных банок, и поскольку за углем тоже спускались все реже, так как запасы оного подходили к концу и корабль отапливался все реже, Ирвинг оказался один-одинешенек в выстуженном, погруженном во мрак пространстве. Черные деревянные шпангоуты и бимсы, покрытые инеем металлические крепежные скобы скрипели и стонали вокруг него, пока он пробирался сначала к носовой части, потом к корме. Густая тьма, казалось, поглощала свет фонаря, и Ирвинг с трудом различал слабое мерцание огня сквозь пелену ледяных кристаллов, в которые обращался пар от дыхания.

Нигде в носовом отсеке леди Безмолвной не оказалось: ни в кладовой плотника, ни в кладовой старшего боцмана, ни в почти пустой мучной кладовой. В средней своей части нижняя палуба, в начале плавания «Террора» загроможденная до самого подволока ящиками, бочонками, тюками и прочими коробами с провиантом, теперь опустела. Леди Безмолвной не было и здесь.

Лейтенант Ирвинг зашел в винную кладовую, отомкнув замок ключом, взятым на время у капитана Крозье. Там еще оставались бутылки с бренди и вином, как он увидел при слабом свете гаснущего фонаря, но он знал, что уровень рома в огромной главной бочке уже низок. Когда ром кончается, когда люди перестают получать свою обычную дневную порцию грога, тогда — знал лейтенант Ирвинг, как знали все офицеры военно-морского флота Британии, — вероятность мятежа значительно возрастает. Мистер Хелпмен, секретарь капитана, и мистер Годдард, трюмный старшина, недавно доложили, что, по их расчетам, запасов рома хватит еще примерно на шесть недель, но только при условии, если порцию в четверть пинты рома на три четверти воды урезать вдвое. Даже в таком случае люди возропщут.

Ирвинг не думал, что леди Безмолвная могла проникнуть в винную кладовую, несмотря на все слухи о колдовских способностях эскимоски, но все же тщательно обследовал помещение, заглядывая под столы и стойки. Ряды абордажных сабель, клинковых штыков и мушкетов в козлах над головой тускло блестели в свете фонаря.

Он зашел в пороховую камеру, где хранились оставшиеся запасы пороха, заглянул в личную кладовую капитана — здесь на полках оставались лишь последние бутылки виски, а все продукты за несколько минувших недель были распределены между офицерами, — а потом обыскал парусную кладовую, баталерку, кормовые канатные ящики и кладовую помощника капитана. Будь лейтенант Ирвинг на месте эскимоски, пытающейся спрятаться на борту корабля, он бы, наверное, выбрал парусную кладовую, с почти нетронутыми грудами и рулонами запасной парусины, парусов и давно не использовавшихся снастей.

Но женщины там не было. Ирвинг вздрогнул в баталерке, когда его фонарь высветил высокую неподвижную фигуру в дальнем конце помещения, смутно вырисовывавшуюся на фоне темной перегородки, но это оказались лишь несколько висящих на крючке шерстяных шинелей и «уэльский парик».

Заперев за собой дверь, лейтенант спустился по трапу в трюм.