Террор

— У нас есть теплая одежда и палатки, — сказал капитан Крозье. — Запасные башмаки, которые люди по моему приказу везут в полубаркасах со снаряжением и прочими припасами, спасли многих от ампутации ног.

— Совершенно верно, сэр, — сказал я, хотя понимал, что он хочет спросить совета не по данному вопросу.

— Завтра утром я собираюсь сообщить людям, что нам придется бросить один вельбот, два тендера и один полубаркас и продолжать путь только с пятью лодками, — сказал капитан Крозье. — Эти два вельбота, два тендера и полубаркас находятся в лучшем состоянии, чем прочие лодки, и в них хватит места на всех для плавания по открытой воде — коли мы найдем таковую, прежде чем доберемся до устья реки Бака, — поскольку у нас осталось совсем мало груза.

— Люди будут очень рады слышать это, капитан, — сказал я. Я лично так очень обрадовался. Поскольку теперь я шел в упряжи наравне с другими, я в буквальном смысле слова почувствовал, как часть непомерной тяжести свалилась с моих ноющих плеч при известии, что кошмарные дни, когда приходилось перетаскивать лодки за два захода, остались позади.

— Что мне нужно знать, — продолжал капитан бесконечно усталым хриплым голосом, с сумрачным лицом, — так это можно ли еще урезать рацион. Вернее, смогут ли люди тащить сани, когда мы урежем рацион. Меня интересует ваше профессиональное мнение, доктор.

Я уставился в брезентовый пол палатки. Один из котелков мистера Диггла — или, возможно, разборное устройство для разогревания чая, которым пользовался мистер Уолл, когда у нас еще оставались бутылки с эфиром для спиртовок, — прожег в нем круглую дыру.

— Капитан, мистер Дево, — наконец сказал я, прекрасно понимая, что говорю вещи, для них очевидные. — Люди и сейчас получают гораздо меньше пищи, чем необходимо для поддержания сил при каждодневном тяжелом физическом труде. — Я глубоко вздохнул и продолжал: — Они едят только холодную пищу. Последние консервированные продукты были съедены много недель назад. Спиртовки мы оставили на льду с последней пустой бутылкой из-под эфира. Сегодня вечером каждый человек получит на ужин одну галету, кусочек холодной соленой свинины, унцию шоколада, несколько глотков чая с малой порцией сахара и менее столовой ложки рома.

— И щепоть табака, — добавил мистер Осмер. Я кивнул.

— Да, и щепоть табака. Они поистине любят табак. Но нет, капитан, люди не смогут обойтись меньшим количеством пищи, чем ныне.

— Им придется, — сказал капитан Крозье. — Соленая свинина у нас кончится через шесть дней. Ром — через десять.

Мистер Дево прочистил горло.

— Насколько мне известно — и известно всем здесь присутствующим и всем участникам экспедиции, — мы подстрелили и съели ровно двух тюленей с тех пор, как покинули бухту Покоя два месяца назад.

— Мне кажется, — сказал капитан Крозье, — сейчас самое лучшее для нас — двинуться обратно на север, к берегу Кинг-Уильяма, каковой путь займет у нас, может, три дня, может, четыре. Там можно питаться мхом и всякой дрянью, произрастающей на скалах. Мне говорили, что из съедобных разновидностей мха и лишайника варится почти вкусный суп. Если, конечно, удается найти съедобные разновидности означенных растений.

Сэр Джон Франклин, устало подумал я. Человек, который съел свои башмаки. Мой старший брат рассказывал мне эту историю за несколько месяцев до нашего отплытия. Сэр Джон по своему горькому опыту точно знал бы, какие мхи и лишайники выбирать.

— Люди будут рады вернуться на сушу, капитан, — только и мог сказать я. — И они будут счастливы услышать, что теперь нам придется тащить меньше лодок.

— Благодарю вас, доктор, — сказал капитан Крозье. — Это все.

Кивнув на прощание, я удалился, проведал самых тяжелых цинготных больных — от лазаретной палатки мы уже, разумеется, избавились, и мы с Бридженсом каждый вечер обходили палатки одну за другой, консультируя и пользуя лекарствами наших пациентов, — а потом с трудом добрел до своей собственной палатки (которую делил с Бридженсом, находящимся в бессознательном состоянии Дейви Лейсом, умирающим инженером Томпсоном и тяжело больным плотником мистером Хани) и мгновенно забылся сном.

Именно той ночью лед расступился и поглотил палатку, где спали пятеро наших морских пехотинцев: сержант Тозер, капрал Хеджес, рядовой Уилкс, рядовой Хэммонд и рядовой Дейли.

Один только Уилкс успел выбраться из палатки, прежде чем она погрузилась в темное море, и был оттащен от расселины за считанные секунды до того, как она сомкнулась с оглушительным треском.

Но Уилкс слишком ослаб от болезни, слишком сильно переохладился и слишком сильно испугался, чтобы оправиться, хотя мы с Бридженсом закутали его в последние сухие одеяла, остававшиеся у нас, и уложили в спальный мешок между нами. Он умер незадолго до рассвета.

Тело Уилкса мы оставили на льду, вместе с очередной кучей одежды, четырьмя лодками и тремя санями.

Ни по нему, ни по другим морским пехотинцам панихиды не проводилось.

Никто не закричал «ура», когда капитан Крозье объявил, что нам больше не придется тащить эти четыре лодки и сани.