Террор

— Я не помню, сэр. Я не уверен, что такая команда вообще прозвучала. Я помню только, что мы приблизились к ним на расстояние ярдов тридцати… может, меньше… и я увидел, как несколько эскимосов хватаются за гарпуны, или копья, или чем там они были вооружены, а в следующий миг все в нашем строю уже стреляли, перезаряжали ружья и снова стреляли. А аборигены пытались бежать, и женщины визжали… старуха вопила без умолку, как… ну, как привидение… такой пронзительный, переливчатый, протяжный вопль… даже после того, как в нее попали несколько пуль, она все продолжала визжать дурным голосом. Потом сержант Тозер подошел к ней с пистолетом Джона, и… все произошло очень быстро, капитан. Я никогда прежде не участвовал в подобной бойне.

— Я тоже, — сказал Крозье.

Фицджеймс промолчал. Он был героем нескольких кровавых кампаний во время Опиумных войн. Сейчас он сидел с потупленным взором, словно глубоко погруженный в свои мысли.

— Если мы допустили какие-то ошибки, сэр, — сказал Ходжсон, — вся ответственность лежит на мне. После смерти Джо… лейтенанта Ирвинга… я был старшим по званию офицером в двух группах. Вся ответственность лежит на мне, сэр.

Крозье посмотрел на него. Он сам чувствовал холодную бесстрастность своего взгляда.

— Вы действительно были там единственным офицером, лейтенант Ходжсон. К счастью или к несчастью для вас, вся ответственность действительно лежала и лежит на вас. Часа через два я собираюсь отправиться с вооруженным отрядом к месту убийства лейтенанта Ирвинга и расправы с эскимосами. Мы выступим при свете фонарей и пойдем по вашему санному следу, но я хочу быть на месте к восходу солнца. Вы с мистером Фарром будете единственными из участников сегодняшних событий, которые пойдут с нами. Пойдите поспите, поешьте и будьте готовы выступить к шести склянкам.

— Слушаюсь, сэр.

— И пришлите сюда помощника конопатчика Хикки.

39 ГУДСИР

69°37?42? северной широты,

98°41? западной долготы

25 апреля 1848 г.

Из личного дневника доктора Гарри Д. С. Гудсира

25 апреля 1848 г., вторник.

Мне очень нравился лейтенант Ирвинг. Он производил впечатление порядочного и внимательного к людям молодого человека. Мы с ним не водили близкого знакомства, но на протяжении всех трудных месяцев нашей экспедиции — особенно на протяжении многих недель, когда я проводил время не только на «Эребусе», но и на «Терроре», — я ни разу не видел, чтобы лейтенант уклонялся от своих служебных обязанностей, или разговаривал грубо с матросами, или обращался с ними или со мной иначе, чем с мягкостью и профессиональной учтивостью.

Я знаю, что капитан Крозье особенно глубоко потрясен сей утратой. Он был так бледен, когда вошел в лагерь сегодня в третьем часу утра, что я мог бы поручиться своей профессиональной репутацией за то, что бледнее уже стать невозможно. Но капитан побледнел еще сильнее, когда услышал страшную новость. Даже губы у него стали белыми, как паковый лед, на который мы смотрим вот уже три года без малого.

Но какие бы приязнь и уважение я ни питал к лейтенанту Ирвингу, я должен был выполнить свои профессиональные обязанности, отрешившись от всяких воспоминаний о наших с ним дружеских отношениях.

Я снял с трупа оставшуюся на нем одежду — пуговицы на всех поддевках, начиная от жилета и кончая длинной нижней рубахой, были оторваны, и насквозь пропитанные кровью слои ткани заледенели и смерзлись, превратившись в твердую складчатую массу, — и велел своему ассистенту Генри Ллойду помочь мне обмыть тело лейтенанта Ирвинга. Вода, полученная из снега и льда, на растапливание которых помощники мистера Диггла тратили последние запасы угля с кораблей, была у нас на вес золота, но мы должны были оказать молодому Ирвингу такую честь.

Разумеется, мне не пришлось делать обычного разреза в виде перевернутой «Y» от тазовых костей до пупка, поскольку убийцы лейтенанта Ирвинга уже позаботились об этом.

В процессе работы я по обыкновению делал разные записи и пометки, с трудом шевеля ноющими от холода пальцами. Рана на шее лейтенанта Ирвинга была нанесена по меньшей мере двумя сильнейшими ударами незазубренного лезвия, и он умер от потери крови. Не думаю, чтобы в теле несчастного молодого офицера осталась хоть пинта крови.

Трахея и гортань у него рассечены, и на шейном позвонке видны выбоины от лезвия.

Брюшная полость вскрыта многократными пилящими движениями короткого лезвия, распоровшего кожу и мышечную ткань, и почти весь кишечник, тонкий и толстый, вырезан и удален из тела. Селезенка и почки лейтенанта тоже исполосованы и взрезаны каким-то острым инструментом. Печень отсутствует.

Пенис лейтенанта ампутирован примерно у основания и тоже отсутствует. Мошонка разрезана вдоль срединной линии, и яички отрезаны. Для того чтобы прорезать мошоночную сумку и придатки яичек, потребовалось произвести многократные движения лезвием. Возможно, лезвие убийцы несколько затупилось к тому моменту.