Территория войны

Я дал его руке две секунды, выпрямил ствол дробовика, прижал к фаре и нажал на спуск. Крупной дробью, с двух метров. Отдача от дробовика чуть не сшибла меня с мотоцикла. Хлопок сквозь свист ветра, звон разбитого зеркальца, треск его осколков под моими колесами, красная сыпь на рукаве рубахи и развороченная кисть его руки... Все это я увидел с двух метров. Рука дернулась и скрылась в окне.

Стрелял я только потому, что не мог иначе остановить его машину. Рука – не голова, но без нее далеко не уедешь, истечешь кровью. Подумаешь хорошенько и остановишься. Поймешь, что здесь конец приключениям, пора сдаваться, если хочешь жить.

Я отстал; «Ауди» стала заметно вилять, сбавила ход, и я за ней. Вдруг она пошла левее, тише и тише, сквозь встречный поток машин, к другой обочине, скидывая скорость и дрожа на тормозах перед кюветом. Последнее, что я увидел, – смятый, задранный вверх капот «Ауди», и проскочил мимо, гася скорость, виляя задним колесом.

Я снова ошибся. Торопясь к «Ауди», я шел наперерез встречному потоку слишком быстро, но мотоцикл – не машина. А каждая секунда дорога: в его шестизарядном «смит-вессоне» оставалось три патрона... Уже на той обочине, на самой «детской» скорости я и навернулся: «скользкий» сыпучий гравий после надежного асфальта – беда!

40. Последняя смерть

Я схватился за ручку правой двери и рванул ее – к счастью, она не была заперта изнутри, – и расслабленное девичье тело вывалилось из двери прямо мне на руки. Бросилась в глаза кровь на платье, но, оказалось, кровь была только сверху, чужая, водительская.

Мельком взглянув на того, кто сидел рядом – он был в шоке и не среагировал, когда я распахнул дверцу, – я занялся Таней – потащил ее под руки прочь от машины, наверх, на дорогу. Сначала она мешком висела в моих руках, но потом сама начала передвигать ногами. Слава Богу, жива, и это главное!

Краем глаза я следил за «Ауди» – дверца водителя так и не открылась. Ну, и Бог с ним, пусть бежит куда угодно, если сумеет. Я втащил девочку на обочину трассы, заглянул в глаза – смотрит, даже улыбается.

Несколько машин остановились – мир не без отзывчивых людей!

И я оставил девочку на попечение двух женщин, а сам скатился обратно в кювет. Через заднее стекло было видно водителя машины. Он сидел, откинувшись назад, глядел куда-то вверх, правая рука лежала на руле и сжимала знакомый мне блестящий револьвер. Я подошел к открытой двери, просунул в нее дробовик и тихо положил его ствол на подголовник правого сиденья. Тот заметил. Рука с револьвером дрогнула, снялась с руля, и он рывком вставил короткий ствол себе в рот. Глотов медлил, но палец на спуске был напряжен.

Мой дробовик был тоже готов и смотрел на него – одно движение, и я мог послать дробовой заряд в правый кулак с револьвером. Револьвер бы вышибло изо рта, от руки ничего не осталось бы. Зато он был бы жив. Жив для суда – чтобы судить за три убийства, а потом сидеть и сидеть, пожизненно...

В российском лагере, почти старику... Нет, себе я выбрал бы смерть.

– Стой, повремени секунду, я тебе что-то скажу... – Слова вырвались у меня автоматически, я даже не знал, что ему можно такое сказать, чтобы удержать. Он все уже решил, все узнал, и про жизнь, и про смерть. Но палец на спуске револьвера от моих слов слегка расслабился. – Может, еще выйдешь на волю...

По его лицу пробежала усмешка. Секунда, вторая, третья... Рука слегка сдвинулась, челюсти разжались, и в салоне прозвучала слабая, но звонкая дробь зубов о металл. Но то была короткая дробь – он вдруг выдернул ствол изо рта, облизал губы и тихо проговорил:

– Хорошо стреляешь.

– И ты не промахиваешься. Ножиком тоже умеешь. Мой нож не ты ли чужой кровью измазал?

– Я... Прости. – Он с трудом выговаривал слова от боли.

– Бог простит, если вымолишь. – С откоса дороги уже слышался шум осыпающегося под чьими-то ногами гравия. – Заканчиваем комедию, бросай ствол!

– Обожди... У меня с собой деньги, двести тысяч, из сейфа... Под моим сиденьем. Забери, а то украдут. Отдай хоть Гоше, пусть с долгами расплатится. Скажи ему, я прощения просил... за дочку. Ну, все.

Рывком он поднял револьвер, и тут же прогремел оглушающий выстрел. Его сначала откинуло назад, потом он упал лицом на руль, на сигнал, и тот загудел. Я кинул дробовик в машину и начал карабкаться из кювета на дорогу.

* * *

Таню отпаивали в машине из термоса. Она слабо и виновато улыбнулась мне.

– Жива? – Она молча кивнула. – В больницу? – Замотала отрицательно головой. – К маме, папе? – Снова замотала головой. – К Наде, Саше? – Я обратился к водителю и к женщине с термосом: – Вам, может, по дороге? Подбросите?

– Что за вопрос!

Мигалки патрульной машины замелькали через полчаса. Без спешки из машины вылезли двое – молоденький лейтенант и сержант с автоматом на плече. Привычно и бегло оглядывая место происшествия, направились к перевернутой машине, вниз по откосу, мимо меня. Я негромко сказал им в спины:

– В машине мертвый. Он застрелился.

– Что он? – живо обернулся лейтенант.

– Покончил жизнь самоубийством. Сидит, никто его не трогал.