«Теперь, когда мы с Денфортом воочию увидели блестящую, маслянистую черную слизь, плотно обволакивающую обезглавленные тела, когда в полную силу вдохнули этот ни на что не похожий мерзкий запах, источник которого мог себе представить только человек с больным воображением, – исходил он от слизи, которая не только осела на телах, но и поблескивала точечным орнаментом на грубо и вульгарно переиначенных картушах, – лишь теперь мы всем своим существом прочувствовали, что такое поистине космический страх. Мы уже не боялись тех, четверых, которые сгинули неведомо где и вряд ли представляли теперь опасность. Бедняги!»[21]
Эта цитата могла бы описывать один из фильмов про Чужого. Любой читатель знает, что в темноте героев ожидает нечто зловещее, что невыразимо ужасное создание нападет на ученых и им придется пробиваться обратно к цивилизации. «Чужой» как он есть.
«Хребты безумия» не сразу добились популярности, но сильно повлияли на жанр научной фантастики. Судя по всему, именно с этого момента ее стали сочетать с хоррором. Очевидно, что на все творчество Лавкрафта оказал сильное влияние первый настоящий автор ужасов, Эдгар Аллан По, но какими научно-фантастическими фильмами мы обязаны уже Лавкрафту? Стоит назвать «Нечто из иного мира» (1951) и ремейк Джона Карпентера «Нечто», снятый в 1982 году. Важнейшая сюжетная схема этой истории – постепенное убийство главных героев. Сначала их было тринадцать, потом осталось двенадцать, одиннадцать, десять, девять, восемь… следы этого мы потом увидели во франшизе «Чужой». Но на этом все не заканчивается. Лавкрафт первым придумал описывать ужасы, происходящие в далеких и опасных местах.
Традицию подхватил научно-фантастический фильм «Чудовище с глубины 20 000 саженей» (1953), действие которого происходит в Арктике, потом последовала «Тварь из черной лагуны» (1954) и Амазонка, и наконец, Гималаи и «Снежный человек» (1957). Влияние этих фильмов, очень важных для фантастического жанра, показывает, сколько всего научная фантастика позаимствовала у хоррора, то есть у Говарда Лавкрафта и По. Посмотрим, например, на «Эксперимент Куотермасса» (1953).
Писатели-классики любого жанра тоже меняют киноиндустрию. Научная фантастика многим обязана Герберту Уэллсу, хоррор – Брэму Стокеру, а фэнтези – Фрэнку Бауму («Волшебник страны Оз» очень помог развитию фэнтези в кино). Но, как сказал Терри Нейшн (создатель далеков), «Когда я ходил в кино на научную фантастику, ее обычно маркировали как фильм ужасов». Оригинальная версия «Войны миров» родом из пятидесятых хорошо показывает это смешение жанров.
Мы понимаем связь этих трех основных жанров и их корни, но понимал ли Пратчетт? Нет. Он не любил жанровых ограничений, потому что они мешали полету его воображения. Например, в самом начале «Темной стороны солнца» главный герой выходит в море ловить дагонов.
«Почва издавала мерзкий запах, исходящий от скелетов гниющих рыб и других, с трудом поддающихся описанию объектов, которые, как я заметил, торчали из отвратительной грязи, образующей эту нескончаемую равнину»[22].
Вводя в свой роман дагонов, Пратчетт отдает дань уважения Лавкрафту, одному из величайших мастеров хоррора. У него есть короткий рассказ «Дагон», к которому Пратчетт дает отсылку в начале своего научно-фантастического романа. Так что здесь мы наблюдаем сочетание – необязательно смешение – жанров, потому что фантазию нельзя ограничивать. Но все-таки и забывать о понятии жанра не стоит.
Значит, «Темная сторона солнца» – это, с точки зрения Пратчетта, научная фантастика? Да, конечно. По тексту видно, что он считал научную фантастику поджанром фэнтези, так же как и литературу ужасов. Не забывайте, что для Пратчетта «Доктор Кто» тоже был научной фантастикой. И способность Пратчетта сочетать черты научной фантастики, фэнтези и хоррора, независимо от того, что происходило в истории кинематографа, – несомненна и безупречна.