Террабелла

Мне показалось, я узнал этот шар – такой же самый, что и в детстве, когда валяешься с высокой температурой и с нарастающим ужасом в бреду ждёшь его приближения, как нечто жуткое и неизбежное. Что будет, если шар настигнет, проглотит, заполонив собой всё вокруг, пока ты парализован и не можешь пошевелиться? Я ощутил растущий холодок внизу живота. Что-то нужно делать, куда-то бежать! Жар сменился ознобом. Что-то нужно делать немедленно! И я стал, как обычно, в таких бредовых сновидениях, суетливо что-то делать – собирать чемодан!

Собрать чемодан, чтобы успеть на самолёт!

Я стал вытаскивать из шкафов вещи и сортировать их, раскладывая на полу. Я доставал вещи с антресолей, брал с полок, вынимал их из ящиков. Вещей было много, важно было взять все, ничего не забыть, они путались, терялись – чемодан каждый раз приходилось перебирать, всё заново и заново перекладывая. Я снял со стены доску для сёрфинга, её тоже нельзя забыть, отправляясь в аэропорт. Я стал заталкивать её в чехол для перевозки, но она не помещалась. Я отыскал другой чехол и стал заталкивать в него вместе с доской шорты и майки, зачем-то достав их со дна чемодана, и отчаянно перебирал и перекладывал всё снова и снова.

По опыту я знал, что в таких случаях всё обычно заканчивается паническим пробуждением от невозможности совладать со сборами, от тщетности попыток успеть на рейс. Со временем, контролируя сны, я научился забивать на чемодан и выбегать из дома, прихватив только рюкзак, но успеть на самолёт в этих снах всё равно не удавалось никогда. Напрягая все силы в попытке бежать, ты передвигаешься, словно под водой на дне, продираешься с великим трудом сквозь упругий кисель, почти ложишься на него, будто на сильный встречный ветер, цепляешься, выгребаешь руками, но не продвигаешься ни на шаг, и каждый раз что-то отвлекает и мешает достичь аэропорта.

Окончательно обессилив, осознав, что снова не успеваю, я дёрнулся, хлебнул шумно воздуха и очнулся в своей палате. Датчик на пальце. Повязки на руках. Игла в вене.

У наглухо задрапированного пластиковыми панелями окна, уткнувшись в телефон, стоял Доктор.

«Который час? В палате ни часов, ни окон. Когда меня сюда привезли?».

– Пробудился? Вот и славно!

Доктор сунул телефон в карман, пружинисто подошёл к мониторам, глянул на показания и, отсоединив систему с капельницей, присел на стул у кровати.

Я вывернул тяжёлую голову и посмотрел на экран – давление слегка повышено, пульс почти в норме, ничего необычного. Голова шумит. Пятно перед глазами совсем небольшое и уже не искрит – зрение почти в порядке. Я откинулся на подушки.

– Ну что же, дорогой мой! – отреагировал Доктор. – Всё у нас идёт, должен сказать, замечательно! Так скоро глядишь, и правда, на выписку! – он весело рассмеялся.

Я постарался улыбнуться:

– На выписку… Сегодня?

Он слегка нахмурился, взял в руки карту, раскрыл её.

– Торопиться в таких вещах не нужно, – мягко сказал он.

Из карты развернулась простыня розовой миллиметровки и белые листы, заполненные столбцами цифр. Он достал из карты небольшой конверт, вытащил из него карту памяти и вставил в ноутбук, развернув ко мне экран.

– Мне передали результаты утренней диагностики. Могу сказать, что всё гораздо, гораздо лучше, чем я ожидал!

Он заговорчески потёр руки, подмигнул и принялся листать тёмные снимки.

На экране стал мелькать мой череп в разрезе. Мозг сначала составлял жалкую щепотку, потом увеличился до пригоршни, потом до блюдца.

– Структура тканей не нарушена. Новообразований, аневризмов – нет. Седло и сосуды в порядке. Слегка увеличено внутричерепное давление, но в целом всё пределах нормы, – комментировал Доктор.

Я заворожено глядел на собственные извилины.

Вот ведь, как всё это выглядит!

Ведь в этих-то завитых кривулях и рождаются, и блуждают мои беспокойные мысли.

А вот погляди-ка, мелькнула какая-то совсем хилая и перекрученная извилинка. В ней-то, наверное, и родилась в прошлом году мысль скинуть всё разом, чтобы откупиться потом по сорок один… Или в позапрошлом?

А вон там во фронтальной коре, наверное, где-нибудь хранятся воспоминания, моя память! Я вдруг вспомнил, что Мите надо отдать книгу перед выпиской.

– Так, значит сегодня? – я приподнялся на локоть.

– Лежи, лежи.

Дверь в палату открылась, тётя Анна вкатила тележку с подносом. Она осторожно закрыла дверь и подкатила тележку к кровати. Рядом с подносом лежала какая-то синяя папка.

– Сегодня? – оживился Доктор. – Хм… Вот об этом-то я как раз и хотел сегодня с вами поговорить, дорогой вы мой человек! – начал он, переходя вдруг задушевно на «вы».

Тётя Анна переставила поднос с тележки на тумбочку. Налила молоко в стакан.

Доктор приподнял крышечку керамического горшочка, стоящего на подносе и с азартом заглянул:

– Потрошки. Обожаю!

Разнёсся дразнящий аромат.

Он вернул крышку на место и снова посмотрел на меня.

– Так куда же вы, милейший, отправитесь после выписки?

– В Главк! – горячо ответил я. – За направлением!