Читаем Terra Nipponica полностью

По степени приближенности к императору вся страна делилась на три больших региона – сама столица, «внутренний регион» (Кинай – пять окружавших столицу провинций) и «внешний регион» (Кигай или Кигэ – все остальные провинции)[70]. Население этих регионов значительно различалось по статусу, правам и обязанностям, т. е. по своему «качеству». В Кинай и Кигай действовали разные системы ранжирования чиновников. Деление на «внутреннюю» и «внешнюю» Японию было настолько резким, что император не выезжал за пределы Кинай, а высшим чиновникам (с 5-го по 1-й ранг) запрещалось без особого разрешения покидать «внутренние провинции»[71], как если бы речь шла о путешествии за границу. Территория «внешнего региона» воспринималась как ритуально нечистая и пугающая, поэтому в случае проведения в столице значимых ритуальных мероприятий следовало указание закрыть заставы, перекрывающие дорогу к столице. И дело здесь не столько в боязни беспорядков, как это часто считают, сколько в опасении ритуального загрязнения.

Физическое расстояние до императора являлось важнейшим показателем статуса как для самой земли (провинции), так и для подданного – благодетельность императора, понимаемая как свет, имела пределы своего распространения. Недаром императоры, живописуя свою малую добродетельность, столь часто говорят о том, что она не достигает границ страны (подданные регулярно разуверяют его в этом). Именно в самые отдаленные от императора места и ссылали преступников – туда, куда не достигал (плохо достигал) благодетельный государев свет. В столицах Нара и Хэйан место проживания прямо зависело от статуса – чем выше он был, тем ближе к дворцу располагалась усадьба.

Поэтому ссылка, понижение в должности или обычная командировка, т. е. увеличение физического расстояния между государем и подданным, грозят человеку и меньшей освещенностью. В песне Мибу-но Тадаминэ упоминается факт перевода его с должности телохранителя государя, который лично освещал Тадаминэ, на должность охранника правых врат дворца. Автор сетует, что сильно потерял в освещенности как ввиду удаления от императора, так и потому, что правая часть дворца и столицы находилась на западе, откуда, как считалось, приходит мрачная осень[72]. Многие государственные учреждения делились на левое и правое подразделения, причем служба в левом считалась более престижной, ибо соотносилась с востоком, весной и солнечным светом.

<p>Добродетельность и гуманность государя: контроль над природными процессами</p>

Несмотря на частые ритуалы буддийского толка, проводимые по инициативе государя, сами императоры были весьма далеки от образа идеального буддийского правителя. Японские государи неоднократно заявляют: учение Будды – превосходное средство для регулирования природных сил, и потому монахи по повелению императора возносят свои молитвы, призванные обуздать природную стихию. Однако сам император таких молебнов не совершает, предпочитая вызывать во дворец монахов. Не соблюдает он и буддийские заповеди, подтверждением этого служат хотя бы его частые занятия охотой и рыбалкой. Император постоянно устраивает застолья и спаивает своих царедворцев. Император регулярно молится божествам синто о достижении гармонии в природе, но основные свойства государя по контролю над природными стихиями описываются преимущественно в терминах китайских представлений о верховном правителе. В первую очередь это категории «добродетельность» (яп. току, кит. дэ)[73] и «гуманность» (яп. нин, кит. жэнь).

Согласно китайским представлениям, правящая династия обладает изначально данным ей запасом энергии-добродетельности, которая, однако, стремится к неизбежному убыванию. Таким образом, речь идет о растрачивании «коллективного» (династического) дэ, что рано или поздно приводит к полной утрате добродетельности, и тогда «мандат Неба» (буквально «приказ (воля) Неба») переходил к основателю новой династии. Таким образом, смена династии была «вмонтирована» в китайскую политическую философию. В Японии эта идея оказалась отвергнута, считалось, что каждый император обладал запасом личного дэ и мог быть с легкостью заменен на другого, однако концепция дэ не распространялась на весь правящий род, что создавало важные предпосылки для несменяемости династии[74].

Каждый человек (во всяком случае высокопоставленный) обладал определенным запасом дэ. Императорский запас самый значительный, и правитель имеет возможности для его пополнения, что он и делает с помощью доступных ему ритуальных средств. Обладающий дэ государь обладает светоносностью и культурностью, которые он транслирует на своих подданных. Таким образом, они напрямую зависят и от потенций государя, и от приближенности к нему.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология