Читаем Terra Nipponica полностью

Следует сказать, что в момент появления работ Вацудзи Тэцуро и Тэрада Торахико сама власть еще редко оперировала природным дискурсом. В этом отношении показательный пример представляет предкоронационный альбом, выпущенный по случаю грядущего вступления на престол императора Тайсё (на троне 1912–1925). Он открывался следующими словами: «Благоухающая по утрам горная сакура поистине прекрасна. Однако, будучи пересажена в иноземные страны, она продолжит свой рост. Высящаяся среди облаков божественная гора Фудзи высока и почитаема. Однако в иноземных странах есть горы, которые выше Фудзи. Среди обычаев и институтов есть разные – есть такие, что лучше у них, а есть такие, что лучше у нас, и если возникнет желание заимствовать их, то это возможно. В настоящее время мы заимствовали у них хорошее – носим европейскую одежду и управляем автомобилями. Они тоже заимствовали у нас хорошее – устраивают чайную церемонию и занимаются джиуджицу. Выгоды, которые приносит усиливающееся общение, находятся в соответствии с велениями времени, что приводит к выравниванию непохожего. Но здесь есть то единственное, чего невозможно заимствовать, даже если иноземцы пожелают того, то единственное, что невозможно скопировать, даже если пожелать того; наш императорский дом, который правит без перерыва на протяжении десяти тысяч поколений, – такого нет нигде»[537].

По этому тексту хорошо видно, что идеи об уникальности японской природы и японских обычаев в 1913 г. оставались на втором плане. Внимание идеологов концентрировалось на фигуре государя и непрерывности правящей династии. Однако после публикаций мыслителей, подобных Вацудзи Тэцуро, воспевание японской природы прочно входит в арсенал пропагандистов. Сам Вацудзи Тэцуро был обласкан властью, а в 1943 г. даже читал лекции самому императору Сёва, что свидетельствует о том, что идеи мыслителя буквально пришлись «ко двору».

В программном документе японского тоталитаризма «Сущность нашей государственности» («Кокутай-но хонги», 1937 г.), подготовленном государственным Институтом духовной культуры народа, утверждалось, что свойством японского строя жизни и мыслей является гармония. Это и гармония между государем и подданным, это и гармония между синтоистскими божествами и людьми, т. е. японцами. «Гармония проявляется также в исключительно близких отношениях [японского] человека и природы. Нашу страну окружают моря, в ней высятся горы, струятся прозрачные воды, сменяют друг друга времена года в красоте, которой нет в иных землях. Эта прекрасная природа, равно как и [синтоистские божества] ками, порождена высшими коми и является предметом восхищения, а не страха. Так любовь к природе стала нашей национальной чертой, так появилась гармония человека и природы. В Индии человек подавлен природой, а на Западе чувствуется его превосходство над ней, но [в обоих случаях] не видно той глубокой гармонии человека и природы, которая существует в нашей стране. Наш же народ пребывает в постоянной гармонии с природой. В нашей литературе сложено множество стихов, воспевающих дух гармонии с природой, а глубокая любовь к природе – одна из главных тем нашей поэзии. Это не ограничивается миром литературы, поскольку и в повседневной жизни природа и люди находятся в гармонии… В нашей стране, где так отчетлива смена времен года, эта гармония представлена с особой красотой»[538].

<p>Заключение</p>

В этой книге автор постарался показать, что представления о качестве среды обитания имеют достаточно субъективный и неустойчивый характер, обусловленный состоянием государства и общества, господствующей в тот или иной исторический период картиной мира и эмоциональным настроем эпохи. Именно указанные факторы, а не точно измеряемые «площадь», «температура», «влажность» и иные «объективные» параметры имеют определяющее влияние на представления о размерности территории и ее качествах.

При этом описание среды обитания (территории Японии) проводилось с помощью ограниченного набора терминов и понятий. К таким ключевым понятиям относятся остров(а), море, восток, солнце, горы, вода (влажность), центр, периферия. Прибавление к ним соответствующих определений и уточнений создает тот словарь, с помощью которого и проводились операции по осмыслению природной среды обитания на протяжении всей японской истории.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология