Терра

Радомир очнулся и попытался хоть что-нибудь рассмотреть в кромешной тьме. Голова его кружилась, приступ тошноты тут же вызвал рвоту. Радомир повернулся на бок и сплюнул куда-то, закашлялся, и еще раз сплюнул.

Он помнил, как шел следом за Митрофаном в дом некой Глафиры, которая с утра разродиться не могла. Свернув в переулок, Радомир заметил двоих за спиной, но среагировать не успел. Митрофан набросился на него с какой-то тряпкой и прижал ее к лицу. Знакомый запах эфира – это последнее, что Радомир помнил.

- Митрофан? – позвал он ученика. – Митрофан, ты здесь?

- Да, учитель, - раздался голос где-то совсем рядом.

- Куда ты меня притащил? И что вообще все это значит?

- Где мы, учитель, не важно. Когда заря начнет браться, я вас отпущу.

Радомир повернулся на спину. Он явно лежал на матраце. Нащупав рукой железную перекладину рядом, он понял, что лежит на кровати.

- Зажги лампу, Митрофан. Тут совсем темно.

- Нельзя. Они поймут, что неладно что-то.

- Кто поймет?

- Люди Федора. Они стерегут вас на улице. Если прознают, что вы проснулись, заставят меня вас вновь усыпить.

- А ты не желаешь меня больше травить эфиром? – едва ли не рассмеялся Радомир.

- Вы и так долго спали. Боюсь, ваши мозги могут пострадать.

- Кто приказ тебе отдал меня усыпить?

- Федор.

- А Глафира рожает или…

- Глафира разродилась на днях.

Скрип. Митрофан, кажется, встал со стула. Шаги. Три в одну сторону. Два в другую.

- Зачем Федор приказал меня до утра здесь держать?

- Чтобы вы не мешали ему суд вершить.

Радомир напрягся.

- Над кем он суд вершить собрался?

Митрофан не ответил.

- Знаешь, лучше отпусти меня, пока еще больших дел не натворил. Если с кем-нибудь из моей семьи что-нибудь случиться, ты не жилец, понимаешь?

- Я всего-то сказал ему правду. Вам меня не в чем винить.

Радомир повернулся на бок и присел. Голова продолжала кружиться.

- Какую правду и кому ты рассказал?

- Что Катерину мышьяком отравили. Я рассказал об этом Федору.

- Мы не знаем, что это был за яд. И с каких пор ты доносишь Федору обо всем, что подслушаешь в больнице?

- Вы не знаете ее, учитель. Вы понятия не имеете, что она за человек.

Радомир молчал. Он почему-то сразу догадался, о ком ведет речь Митрофан. Догадался и застыл, чувствуя, как леденеют стопы в сапогах.

- Она не достойна всего этого. Нельзя вам с дурою дел иметь, нельзя детей от нее плодить.

Радомир зажмурился и стал сжимать пальцы в кулаки.

- Мы учились с ней вместе, - продолжал Митрофан. - В один класс ходили. Тогда она другой была. Всегда в стороне держалась да помалкивала. Волосы такие длинные у ней всегда были. Медные, блестящие. Она их в косу заплетала и через плечо перекидывала. Все в школе знали, что с головой у нее непорядок. Конечно, они подтрунивали над ней, обзывали. А мне ее жалко было. На уроках ее не спрашивали, работы письменные она не сдавала. Учителя у нее контрольные устно принимали, когда не видел никто. Оставят после уроков и ждут, когда телега с провиантом приедет. В том и заключалась «контрольная». Однажды, я подошел к Авроре на перемене. Хотел ее печеньем угостить, которое мать моя ко дню рождения моего испекла. Так она смеяться надо мной стала, что мол не съели все, а выкинуть мне жалко, так я решил ее подкормить. Но она ведь не свинья, чтобы объедки подъедать? Она гоготала так громко, что вокруг нас все собрались. Остальные подумали, что дышу як ней неровно. И чем громче она смеялась, тем больше они подначивали меня. Тогда я понял, что кроме дурости в ней еще и злоба живет. Она ненавидит нас. Ненавидит тех, кто нормальный.

- Ты ей последней печенье съесть предложил? – внезапно спросил Радомир.

- Не в том суть.

- Значит, жалко тебе ее было. Потому ты объедки ей принес?

- Я не был виноват в том, что все целые печенья разобрали. Но какая разница? Я единственный к ней подошел за долгие годы!

- Над тобой смеялись всего раз. А над ней – каждый день по многу раз. Она сказала тебе правду. В глаза. Не таясь. И рассмеялась тебе в лицо в знак презрения к поступку твоему. А ты не ожидал. Даже не подумал о том, что будь она не дурой, никогда бы не понес ей предлагать объедки.

- Вы защищаете ее, потому что влюблены.

- А ты пожалел ее, потому что влюблен был.

Митрофан молчал.

- И предложи ты ей одной из первых угощение, она бы с радостью его приняла. Но ты не стал этого делать, боясь прослыть болваном, в дуру влюбленным. Потому ты сначала других накормил, а потом к ней, как к свинье, подошел.

- Она была красивой. И мне было ее жаль.

- Ты хоть сейчас не ври себе, ладно? Ты был влюблен, а она над тобой посмеялась. И ты обиду затаил. Думаю, после того случая ты подтрунивал над ней пуще остальных. И обзывал, наверное, не за углом, а в глаза, да так, чтобы остальные видели, чтобы никогда не подумали, что ты можешь любить Аврору-дуру.

Два шага. Митрофан приблизился к Радомиру.

- Я правду Федору сказал. Катерину отравили мышьяком. Франя тоже правду сказала. Она видела, как Аврора ночью из больницы выходила. Ромик вспомнил, как Аврора за ядом к нему приходила. Это она убила Катьку. Вы любите ее, потому поверить в это не можете.