— Буран и вьюгу на человеческие пальцы! — зло процедил верховный, в который раз вспоминая, что легкость вихрей теперь ему неподвластна. — Дай сюда.
Он отобрал засаленное перо у Изольды и изучил на просвет. Неужели ему, одному из четырех старших ветров, придется пользоваться этой убогой вещицей, чтобы заставить лиру петь?
Но другого способа не нашлось, и Хёльмвинд мягко и невесомо коснулся пером замерших струн. Движение, еще одно — и полилась музыка. Таальвен хотел бы назвать ее скверной, но тембр, мелодия были так нежны и чарующи, что язык не поворачивался упрекнуть ветра в малейших огрехах.
Принцесса слушала завороженно. Вмиг она позабыла об оскорблениях, нанесенных ее талантам, простила верховному самонадеянность и бахвальство. Он играл словно ветер — бесплотный и легкокрылый, задевающий струны не иззубренным кончиком птичьего пера, но острым крылом, скольжением не знающей оков души.
Онемевший от восхищения Видар тоже заслушался, позабыв вовремя подхлестнуть Полынь. И она побрела совсем медленно, лениво переставляя тощие ноги. Третьего своего попутчика возница почти не слышал в дороге и теперь, когда представилась возможность вызнать о нем хоть немного, навострил уши.
Когда мелодия утихла, Изольда заправила за ухо выбившуюся прядь и произнесла восторженно:
— Потрясающе! А сможешь ты подстроить мелодию под мою песню?
— Подхватить твой мотив? — переспросил ветер рассеянно, про себя удивляясь сиюминутному порыву, который подстегнул его взяться за хелис. Обычно северного владыку сложно было заставить музицировать на публике.
— Да, — закивала принцесса. — Мне не сыграть так ни за что на свете, пусть же у моей песни хоть раз в жизни появится столь волшебный аккомпанемент.
— Пой, — поразмыслив, разрешил Хёльмвинд. Он бы отказался играть, но девчонка дерзнула сомневаться в его мастерстве… Пусть же уяснит, что для него нет ничего проще, чем удержать в пальцах, даже человеческих, верткую нить мелодии, соткать из нее любое полотно.
— Сейчас, — обрадованно кивнула принцесса. — Дай только стихи вспомнить.
И, смежив веки, затянула с придыханием тонкий, как лунный свет, напев. Но стоило Изольде облечь его в слова, Хёльмвинд дрогнул. Он хорошо знал эту песню — тягучую, старинную, обожаемую младшими ветрами на его родине.
Пальцы ветра скользили над струнами привычно и легко, пусть ему и приходилось сжимать в них неудобное нелепое перо. Этот мотив он мог бы повторить во сне: грустную историю о повелителе Сеам Хор ему пели в далеком детстве. Наверняка кто-то из его подопечных научил Изольду мелодии. Но каким образом она овладела бескостным ветряным языком?
Слова и предложения принцесса произносила так, будто десятки лет пользовалась незнакомым наречием: ни один звук не таил в себе ошибки, а были они отрывистыми, неуловимыми.
Но вот пришла пора завершить мелодичную историю, и Изольда, набрав в грудь воздуха для последнего куплета, допела:
Хёльмвинд отложил подрагивающий хелис в сторону и вопросительно уставился на певунью. Та в ответ скромно зарылась в капюшон — окрыление быстро покинуло ее, уступив место неуверенности.
— Либ меня научил… — Она повела плечами, стараясь разгадать, о чем думает верховный. — Плохо получилось?
— Шутишь? — вмешался в разговор потрясенный Видар. — Прекраснее я ничего сроду не слыхивал! Жаль только, не разобрать, что ты там шипела.
Ветряной язык и правда был полон свистящих, не знающих правил и опоры звуков, обуздать которые нелегко. Неудивительно, что они показались крестьянину сплошной свистопляской.
Но Таальвену не требовалось толковать чужеродные речи: он чувствовал, о чем поет Изольда, словно вместо нее шевелил языком. Потому расспрашивать о сути песни не стал.
— Так говорят в местах, откуда вы родом? — Возница развернулся на козлах, напрочь забывая о неповоротливой кобыле, щиплющей траву у обочины.
— Это язык Хёльмвинда, — пояснила Изольда польщенно. — И песня была о нем.
— Вот еще, — небрежно повел плечами ветер. — Это история обо всех владыках Сеам Хор, она появилась еще до моего рождения… Зря Либ потратил время, забивая твою голову глупостями.
— Не говори так! — Принцесса вспыхнула. — Твое наречие чудесно, когда-нибудь я освою его.