Терновая обитель

― Вильям! ― Мое викторианское воспитание не могло допустить, чтобы ребенок говорил так о взрослых. Но Вильям вел себя во многом совсем как взрослый, и даже лучше многих взрослых, которых я знала. Кроме того, не время было читать морали. ― Ты сказал ей, что Ходж вернулся? Она его видела?

― Нет, он пошел наверх, как только допил молоко. А я ей не говорил, потому что она его ненавидит. И он ее тоже. Когда мисс Джэйлис умерла, она хотела утопить его.

― Вильям, перестань!

― Но я сам слышал, как она это говорила!

― Кому?

― Джессами. Он ― парень ничего, но немножко глуповат и очень ее боится, поэтому делает все, что она говорит.

― Понятно. ― Теперь все начинало проясняться. Страхи Вильяма стали казаться мне вполне обоснованными. ― Так вот почему ты так беспокоился, когда Ходж исчез?

Мальчик кивнул.

― И миски с нетронутой пищей?

Второй кивок.

― Просто не хотел вас расстраивать.

― Ты знаешь, я думаю, еда была в порядке. Ты же не нашел потом вокруг миски мертвых птичек и грызунов?

Он улыбнулся:

― Нет.

Однако мне было не до смеха.

― А теперь послушай меня серьезно, Вильям. Может быть, это все и правда, но с соседями нужно жить в хороших отношениях, понимаешь? Миссис Трапп была очень добра ко мне, и я хочу, чтобы ты с ней не ссорился, несмотря на то что она тебе не нравится. Или, вернее, не нравится Ходжу. Хорошо?

― Хорошо, ― сказал Вильям Понятливейший. ― Она и к нам с папой очень хорошо относится. Печет пироги и всякое такое. Она здорово готовит, но когда приходит к нам, очень много разговаривает, а папа этого не выносит. Я вам говорил, даже я стараюсь поменьше бывать дома. Вы правы, это из-за Ходжа.

― Она скорее всего пошутила. Нельзя же просто так утопить взрослого кота, даже если бы ей и удалось поймать его. В конце концов, сейчас с ним все в порядке.

― С нами тоже, ― сказал Вильям вполголоса, обращаясь к Ходжу, который теперь тщательно умывался. ― Вы не против, если я теперь займусь прополкой?

Он остановился в дверях и повернулся ко мне.

― Кстати, ваш насос лежит на полке в сарае. Прилетел, не иначе.

Глава 14

Стояли ясные и теплые осенние дни. Иногда внезапный порыв ветра срывал листок-другой, и они, плавно кружась, ложились на зеленую траву. Листья каштанов стали густого ярко-желтого цвета, вишни окрасились в алый и шафрановый цвета. Зимородков еще не было. Клумбы пестрели астрами и хризантемами, их аромат разносился далеко в неподвижном воздухе. Как-то утром я обнаружила прямо за входной дверью осенний крокус.

Никогда в жизни я еще не работала физически так много и никогда еще не была так счастлива. Пришел багаж, и, прежде чем разместить его, я принялась за запланированную уборку всего дома. Целые дни напролет я терла, скребла, мыла и чистила все подряд ― гостиную, прихожую, кабинет, столовую, лестницы и т.д. Однажды пришел Джессами Трапп со своей матерью и предложил почистить водосточные желоба. Агнес приходила раз или два сама, настойчиво предлагая свою помощь. Я решила, что она нуждается в деньгах, и попросила ее убрать в старой кухне, а потом ― в мансарде. Наверное, чистка голубятни была для нее слишком сильным испытанием, потому что, после того как я ей заплатила, она больше не показывалась.

Постепенно дом засиял чистотой, чего, наверное, не случалось с ним уже долгие годы. Я расставила везде букеты из осенних цветов, которые тут же наполнили дом замечательным ароматом, и провела два или три дня, неторопливо расставляя свои вещи в новом доме. Картины я оставила напоследок ― это всегда отнимает много времени. Вместе с багажом пришли мои цветочные этюды, которые мой отец считал достойными рамы. Они прекрасно сочетались со старыми картинами тети Джэйлис ― нежными акварелями. Казалось, вся энергия ее кипучей натуры ушла в работу в саду и сбор трав, поэтому в повседневной жизни тетя любила только мягкие и нежные тона.

Одна картина особенно заинтересовала меня. На черно-белом рисунке был изображен совершенно неузнаваемый Торнихолд ― без плюща и других вьющихся растений, покрывавших теперь его стены; сад тоже выглядел необычно: коротко подстриженная трава на лужайках, по которым прихотливо извивались дорожки, а между дорожками ― огромные цветочные клумбы. Колючая терновая изгородь в то время, наверное, едва доставала человеку до груди.

Но больше всего меня удивила монограмма художника в углу картины ― Дж. С. Джэйлис Саксон. Но она никогда не видела Торнихолд таким, каким он был здесь изображен. Ее еще тогда, должно быть, и на свете не было. Тогда кто же автор? Еще одна Джэйлис? Это было бы забавно… Я долго не могла оторваться от картины ― что-то в ней пробуждало во мне давно забытое ощущение. Мне захотелось рисовать. Не «стать художником» и выставлять огромные полотна в лондонских салонах, а просто запечатлеть красоту природы вокруг. Я решила начать завтра же. Буду рисовать. Набью немного руку и потом нарисую Торнихолд в том самом ракурсе, что и на старом рисунке ― со стороны южного фасада. Пусть это станет первым свидетельством моей любви к Торнихолду.