Терновая крепость

— А ведь я тебе говорил, верно? Значит, у тебя в одно ухо влетело, в другое вылетело.

Пристыженный Дюла молчал, предпочитая не признаваться, что на этом его ловил не только дядя Матула, но и Кендел. Кендел тоже замечал, что он не слушает и тут же следовало: «Продолжайте, Ладо».

Наш Плотовщик поежился и в душе выругал себя за рассеянность. Матула уже свернул от дамбы к чаще ракитовых кустов, и Дюле почудилось, будто ольховые деревья, караулящие шалаш, раскрывают объятия возвратившимся домой путникам.

Сам шалаш словно приветливо здоровался с ними. Его темное нутро, пропахшее камышом, казалось домом, а Серка — членом семьи, радостно встречающим прибывших.

— Отвяжи пса, пусть побегает. — Матула снял со спины рюкзак. — Он запомнит, кто спустил его с цепи.

Пес при приближении Дюлы слегка насторожился, но стоило мальчику отстегнуть цепь, как Серка завилял хвостом. Потом трижды обежал вокруг шалаша и улегся наконец у ног Матулы.

— Ну какой же ты шалый! — побранил Серку старик. — Когда ты ума наберешься?

Плотовщик почувствовал, что эти слова косвенно относятся и к нему.

— Дядя Матула, он ведь молодой.

— Это еще не значит, что в голове должен ветер гулять… Вогнала меня в пот Нанчи, так набила мешок. Ну да приволок, и кончено дело. Передохнем чуток, потом наведем тут порядок.

Старик сел, сел и Дюла. Серка лежал, растянувшись, возле закопченной печурки, и некоторое время слышался только далекий птичий гомон. Заря в небе сменилась синевой, роса — туманом, а мягкий свет — солнечным сиянием.

— Как чудесно здесь, дядя Матула!

Старик молчал. Он закурил трубку и следил за легкой струйкой дыма.

— Хорошо тому, кто любит все это, — сказал он немного погодя. — Я обыкновенно тут живу, а когда зимой переберусь к дочке, то задыхаюсь в доме, даже от табака нет никакой радости, и к весне маюсь, как хворый пес. Потом выползаю сюда, поправляю шалаш, если он осел под снегом, и домой уже ни ногой.

Пока он говорил, Серка все ближе подбирался к нему, и наконец его голова оказалась возле руки хозяина. Посмотрев на собачонку, старик погладил ее.

— Не был бы ты, Серка, таким шалым, — сказал Матула, — я бы не стал тебя сажать на цепь, знал бы, что ты не бросишь шалаш без присмотра. Но нет тебе доверия. Да, двуглазка-то в рюкзаке, я взял ее, — обратился он к Дюле. — Погляди на старое дерево, может, еще сидит там большой орел.

Плотовщик достал бинокль, настроил по глазам, но на дереве никого не было.

— Ничего не вижу.

Но это было не совсем верно. Пока Дюла смотрел в бинокль, перед ним стояли слова Матулы: «Пока ты такой шалый, нет тебе доверия».

— Перво-наперво приготовим постель. — Матула выбил пепел из трубки. — Потом приберемся тут. Надо принести сена.

Он вынес из шалаша две длинные жерди.

— Есть поблизости стожок, летось он вымок, да дожди лили такие, что телега увязла бы. Половину притащим, и хватит с нас. Хорошая постель получится.

Стог стоял далеко, и Дюла по дороге запоминал кусты, некоторые деревья, вид местности. Постепенно у него вырабатывалась способность ориентироваться. Трава, еще мокрая от росы, доходила ему почти до пояса.

Матула сбросил верхушку стога и подсунул жерди под оставшееся сено.

— Силенок хватит?

— А как же! — встал между жердями Дюла.

— Иди не спеша, чтобы ношу не скинуть.

— Ой, дядя Матула, змея! И какая большая! — точно кузнечик, подпрыгнул Плотовщик.

— Не трогай ее. Рука провоняет. Чтоб ей треснуть, твоей змее!

Нужно мне очень ее трогать! — Дюле не хотелось сознаваться, что он не дотронулся бы до змеи ни за какие деньги, что при одном взгляде на нее озноб пробежал у него по спине.

— В шалаш они всегда забираются — то одна, то две. Не трогай их.

Плотовщик испуганно смотрел вслед уползающей змее.

— Поднимай.

Половину стожка они подняли без труда, но Дюлу уже не увлекала переноска сена даже с помощью жердей.

«В шалаше то одна, то две, — думал он. — Господи!»

— Когда я ступаю левой ногой, ты ступай правой, и сено перестанет колыхаться. Ведь если оно рассыплется, подбирать будет нелегко.

«Она еще ко мне в постель заползет, — сменил ногу мальчик по приказанию Матулы, но мысли его были заняты другим. — Когда я буду спать, обовьется вокруг шеи..» И тут он чуть не выронил из рук жердь.

— Тяжело? — раздался впереди укоризненный голос, потому что ноша заколебалась. — А то можно передохнуть.

— Нет, дядя Матула, я споткнулся.

Старик промолчал, а Дюла рассердился на себя, зачем он ответил, что не тяжело, когда на самом деле тяжело. Глупость какая! Ведь и правда тяжело! И как видно, здесь, в лугах, единственная возможность не сбиться с пути — это не уклоняться от истины. Не тяжело? Он чувствовал, как у него сгибаются плечи, как вытягиваются руки — скоро они станут такими же длинными, как у Кряжа.

«Не тяжело. Дурак!» — сказал себе Лайош Дюла и заскрипел зубами, а глаза у него от натуги округлились. Дюла забыл даже о змее.

— Передохнем? — прозвучали впереди чудесные слова.

Да! — радостно согласился мальчик, но как только он опустил ношу на землю, его мыслями снова завладели змеи. — Значит, и в шалаше есть змеи?