Читаем Тернистым путем [Каракалла] полностью

– Ты называешь его скептиком, и он в самом деле похваляется тем, что он зашел дальше, чем старые учителя этой школы. Ревностное размышление привело его к тому, что он не считает ничего верным и, следовательно, наоборот, признает все возможным. Последний результат, к которому он пришел, это вероятность при невозможности знать наверняка что бы то ни было. Он всегда будет с интересом следить за доказательствами способности души умершего являться живущим в своем бывшем земном виде и иметь с ними сношения, так как для него невозможно было бы указать на уничтожение чего бы то ни было. Мои же аргументы более осязательны. Умершая Коринна, точный портрет которой Кастор уже открыл, явится перед ним во плоти, а твое ораторское искусство заставит его убедиться, что с ним говорит ее голос, которого он никогда не слыхал прежде. Все это неизбежно возбудит в нем желание видеть ее снова и чаще. Таким образом, скептик приобретет полную уверенность вопреки своему собственному учению. Здесь, как и в других случаях, убеждение будет обязано своим существованием страстному желанию.

– И когда тебе удастся убедить его, то что ты намерен сделать с его помощью? – спросил сириец с напряженным интересом.

– Тогда, – отвечал маг, – он оружием своей победоносной диалектики поможет мне убедить и цезаря; и мы – я рассчитываю при этом на твое искусство чревовещания – мы будем иметь возможность удовлетворить страстное желание властителя иметь сношение с душами умерших.

Маг замолчал, а сириец одобрительно посмотрел на него и скромно сказал:

– Ты умен, Серапион, и я буду помогать тебе. Теперь, конечно, прежде всего нужно будет позаботиться о появлении Великого Александра, Аполлония Тианского, брата, тестя и жены императора.

– Не забывая Папиньяна, достойнейшего из умерщвленных, – прибавил маг. – А, вот и ты, Кастор.

Эти слова относились к высокому, по-видимому, престарелому человеку в длинной белой одежде, который бесшумно вошел в комнату. При этом он держался так серьезно и с таким достоинством. Но едва он дошел до середины комнаты и степенно поклонился магу, как тотчас с громким «уф!» стащил свой хитон через голову, стер со щек краски, делавшие его старше на двадцать лет, начал сгибать и вытягивать свои гибкие члены и весело вскричал:

– Она у меня в руках! Старая Дорофея приведет ее в твой театр.

При этих словах подвижная физиономия юноши сияла радостным блеском по поводу достигнутого успеха.

Казалось, что в жилах этого молодого человека течет бродящий виноградный сок вместо крови. Как только он сделал магу свой отчет, и Серапион наградил его горстью золотых монет, он начал бросать их вверх и ловить, как мух, ладонью, а затем несколько раз ловко прошелся колесом по комнате.

Снова став на ноги, он с таким же ровным дыханием, как прежде, вскричал:

– Извините меня, господа. Натура требует своих прав! Играть три часа сряду роль благочестивого… вечные боги, это значит что-нибудь, и придется еще опять…

– Я знаю, – прервал его Серапион и с улыбкой погрозил ему пальцем. – Теперь ты делаешь кошачьи прыжки, а потом разделишь так легко приобретенное золото с флейтистками. Однако же сегодня вечером ты мне нужен, и если ты чувствуешь себя слабым, то я тебя запру.

– Запри, – сказал Кастор тоном такой настойчивой просьбы, как будто ему пообещали какую-нибудь милость. – Дорофея приведет красавицу в надлежащее время. Все в порядке.

С этими словами он, напевая веселую песенку и легко подпрыгивая, вышел из комнаты.

– Драгоценный парень, – сказал сириец и посмотрел благосклонно ему вслед.

– Жаль его, – заметил Серапион, – он был бы способен на лучшие дела, но у него решительно нет совести, которая положила бы границы его беспутным влечениям. Да и откуда ему было приобрести ее? Его отец принадлежал к труппе эфесских пантомимных лицедеев, а мать была танцовщицей с Кипра. Но он знает всю Александрию, и притом эта память!.. Что за актер вышел бы из этого малого! Даже без переодевания, единственно посредством игры физиономии, он превращается в старика, идиота или философа.

– А чутье, чутье! – вскричал сириец, воодушевляясь. – Как только он увидал изображение Коринны, он уже знал, что видел ее живой портрет на другом берегу озера, между христианами. Сегодня утром он нашел ее, и вот теперь она попадается в тенета ловцу. И как это умно, что он поручил привести ее Дорофее!

– Это, а также и то, чтобы ее позвали от имени епископа Димитрия, он сделал по моему приказанию, – заметил маг. – С чужим человеком она никогда бы не пошла, а Дорофею она должна знать по собраниям своих единоверцев.

<p>IX</p>

Во время этого разговора Мелисса дошла со своим спутником до Мареотийского озера, которое омывало южную часть города и служило для якорной стоянки нильских судов. От широкой реки Агатодэмон, искусственного нильского рукава, соединявшего озеро с царскою гаванью на Средиземном море, отходили суда, отвозившие пассажиров к садам Полибия, и, чтобы добраться до них, Мелисса и Андреас должны были довольно долго идти по берегу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза