Тернистым путем [Каракалла]

Под этими аркадами столпились пешеходы, ожидавшие здесь прибытия императора. Он должен был скоро появиться, так как встреча у Канопских и Солнечных ворот уже давно окончилась, и если бы он даже исполнил свое намерение – остановиться у могилы Великого Александра, то все-таки его не пришлось бы долго ждать. Дорога, которая вела туда через широкую Канопскую улицу, была не особенно длинна, и на быстрых лошадях он мог скоро, через улицу Аспендиа, проехать в улицу Гермеса, которая по прямой линии вела в Серапеум. Свита не должна была провожать его к Семе, мавзолею основателя города, но еще от Панеума повернуть на юг и наконец направиться по улице Гермеса.

Покамест только преторианцы, германский конвой императора, его македонская фаланга да несколько отрядов панцирных всадников добрались до того места, где стояли Мелисса с Андреасом, и вместе с ними толпа рабов должна была вступить на улицу Гермеса.

Ликторы сопровождали этих последних, которые должны были принести в Серапеум корзинки, наполненные пальмовыми ветвями или только что срезанными побегами плюща, миртов, ветвей тополя и пиний из садов Панеума. Они старались очистить дорогу носильщикам сквозь живую стену, высоко поднимая обвитые прутьями секиры.

С помощью панцирных всадников, которые сдерживали народ, чтобы оставить мостовую свободной, очистилось место и для них; и Андреас, знавший одного надсмотрщика садовых работников, попросил позволить ему и Мелиссе идти вместе с его людьми. Это охотно было позволено такому уважаемому человеку, каким был Андреас, а мостовая была совсем пуста, потому что поезд Каракаллы не следовал непосредственно за только что окончившимся шествием солдат.

Таким образом, они вместе с носителями корзин вышли на середину улицы; и между тем как рабы пошли дальше, к Серапеуму, отпущенник и девушка старались перейти через улицу и добраться до продолжения переулка, который вел к озеру и по которому они шли до сих пор.

Но это намерение оказалось невыполнимым, потому что римские ликторы, люди сильные, добравшиеся как раз до этого места, загородили дорогу и отодвинули их на южную сторону улицы Гермеса, к толпе зевак, собравшейся под колоннадами.

Разумеется, этою толпою они были приняты далеко не дружелюбно, так как очутились, таким образом, впереди нее; но сильная фигура и суровое мужественное лицо Андреаса, а также редкая красота его спутницы, через грациозную головку которой большинство могло притом смотреть без помехи, защищали их от грубых толчков. Когда же вольноотпущенник обратился к своим соседям с несколькими словами извинения, то один молодой мастер по мозаичному делу даже подвинулся вежливо назад, чтобы уступить лучшее место Мелиссе, стоявшей позади ближайшей колонны.

Зрелище, представившееся толпе через несколько мгновений затем, заставило ее скоро забыть о их непрошенном вторжении. Между тем как повозки, толпа скороходов, везомые лошаками носилки и целое шествие из императорских слуг, в красных, шитых золотом одеяниях, ловчих с длинными сворами породистых собак, обозных телег и тяжело навьюченных слонов двигались по направленно к Серапеуму, – внезапно в том месте, где улица Аспендия впадала в улицу Гермеса, появились нумидийские всадники. За ними ехали верхом ликторы и громкими криками на латинском и греческом языках отдавали императорской свите приказания, из которых Мелисса не поняла ничего, кроме слов «император» и «очистить дорогу направо».

Это приказание немедленно было исполнено. Повозки, пешеходы и кони держались, насколько было нужно, левой, южной стороны мостовой, и стоявший там ряд зрителей, к числу которых принадлежали и Андреас с Мелиссой, отодвинулся, насколько это требовалось, назад, под свод колоннады, так как каждому стоявшему на улице угрожала опасность или быть затоптанным лошадью, или раздавленным каким-нибудь колесом.

В особенности плохо приходилось задним рядам столпившихся под аркадами людей при этой новой давке; поэтому здесь слышались громкие крики неудовольствия, страха и боли, между тем как на другой стороне улицы нестесненная толпа разражалась криками приветствия и ликования или же, если появлялось что-нибудь необыкновенное, смеялись остротам и насмешкам шутников. К этому примешивались также неумолкавшие топот копыт, скрип колес, ржание коней, крики команды, бой барабанов, звуки труб и резкие свистки рожков. Это был дикий, резавший уши шум и гам, и, однако же, все это не производило на девушку ни приятного, ни неприятного впечатления, так как мысль, что она должна добраться до знаменитого врача, заставила ее забыть все остальное.