Подождав, пока за седым захлопнется дверь, Хладовский шагнул из-за стола, но, видимо раздумав, опустился в кресло. Он молчал, опустив глаза на темную полировку стола, молчали и его гости.
– А я думал, что меня будто укололо, когда я увидел твой портрет? – сказал Хладовский, обращаясь к Самсону. – Долго разглядывал, да на ум ничего так и не пришло. Видно, старею, склероз грядет. Собственно, потому и не узнал, что и ты не помолодел, да еще никогда не предполагал, что наши пути пересекутся. Ну да ладно, дело прошлое и ностальгические слюни пускать нам не с руки. Тем более что тогда мы хоть и на разных берегах сидели, да одно дело делали – переправу держали, а нынче друг против друга встали. Что дальше делать будем, гости дорогие?
– Мы уже высказали все, что нас интересует. Оставьте в покое женщину, и мы уйдем и, надеюсь, больше никогда не увидимся, – повторил Мао.
– Как все просто! Отстань, и мы уйдем. А лицо, о котором ты упоминал, которое я теряю? Что я объясню своим людям? Что мной друзья туманной юности задницу подтерли, а я еще и облизнулся?
– Это не совсем так. Дело, что вы затеивали, грязное, и может, будет лучше признаться, и в первую очередь себе, что не стоит его продолжать.
Хладовский, выслушав Мао, неожиданно широко и, похоже, искренне улыбнулся.
– Господа, кажется, я начинаю понимать, в чем парадокс и юмор ситуации. Мальчики, вы где витаете, где живете? Я долго не мог врубиться в ваше детство, что меня и ставило в тупик, и только сейчас наконец дошло, какие же вы еще телята. Можете обижаться за столь неприятное определение, но это действительно так. Откройте наконец глаза, оглянитесь по сторонам и попытайтесь осознать, что на дворе время собачье, гнилое. Вы же потерялись как минимум лет десять назад в святых идеалах соцреализма и всеобщей справедливости, несмотря на свою профессию. Наглухо застряли... Господи! – поднял Хладовский взгляд к потолку. – Свел же ты меня с даунами, мочилами с человеческим лицом. Борцы за правду и справедливость свалились на мою голову. Ни дать ни взять, тимуровцы какие-то! Рыцари с открытым забралом! Не трогай женщину, потому что это нехорошо! А сами троих, глазом не моргнув, завалили. Понял я, все понял! Ничего больше не говорите, иначе я сейчас со смеху лопну.
Хладовский действительно разразился громким и заливистым хохотом. Вадим с большой неохотой, но все же осознавал, что этот человек по-своему прав. Замкнутый мир отдела, клановая ограниченность, схожая с монашеством, отрывали их от реальности отечественного бытия. Они жили, уходили и возвращались, не осознавая в полной мере изменений вокруг. Представляя из себя высокоорганизованные автоматы, запрограммированные на четкое и качественное выполнение сверхсложных задач, они одновременно были детьми – слабыми и неразумными, которых надо было водить за ручку в этой так быстро и безжалостно меняющей облик стране. Они не успевали за этими переменами и еще больше замыкались в своем ограниченном мирке, боясь потеряться за его пределами и главное – потерять себя среди людей, которых не знали. И плохо ли это, или хорошо, найти ответ Вадим не мог.
Отсмеявшись, Хладовский быстро стер с лица веселое выражение и на короткое время задумался.
– У меня к вам есть еще один вопрос, который, я думаю, расставит все по своим местам. В этом деле есть что-то личное? – Президент «Армады» выжидательно посмотрел на своих гостей.
– Вы правы, – после паузы дипломатично сообщил Мао. – Личные мотивы существуют...
– Ну что же, тогда все предельно ясно. – Хладовский криво улыбнулся и умолк. Молчание была недолгим. Он исподлобья оглядел Мао, Вадима и Самсона.
– Я не люблю проигрывать, однако умею признавать проигрыш. Не стоит обольщаться, господа, что вы выиграли этот бой. Ватерлоо не произошло. Император отнюдь не пал, а напротив – укрепился. Пусть вас не удивляет столь странный результат нашего противостояния. Вы, не ведая о том, помогли решить некоторые серьезные проблемы, которые меня последнее время тревожили. Если бы не случилось этих событий, то их надо было выдумать.
Хладовский поднялся из кресла и прошелся по кабинету.