А на это изречение Райт не мог не отреагировать. «Дайте мне посох и жезл, — мрачно усмехнулся он, — и тогда вам лучше держаться от меня подальше. Если бы имелся хоть один шанс…»
Отполированные каменные полы и длинные коридоры обладали одной особенностью: они создавали отличную акустику. Это порой доставляло немало неприятностей, например, когда кто-то непрерывно орал (а такое явление для Лонгвью не было чем-то из ряда вон выходящим). Но кроме того, любые шаги были слышны издалека, и именно этот звук заставил Райта ненадолго оторвать взгляд от стены.
Спустя мгновение все его внимание переместилось с безмолвного бетона на талию приближающейся женщины. Оживившийся взгляд быстро оценил все достоинства фигуры сверху и снизу от этой слегка покачивающейся разделительной линии.
Охранники тоже оглянулись. Такие посетители, как доктор Серена Коган, были в Лонгвью большой редкостью. Хотя, надо сказать, их заинтересовало вовсе не ее звание. А вот реакция Райта оказалась не такой однозначной, как можно было ожидать. Коган давно привыкла к заряженным тестостероном взглядам, а потому игнорировала их.
Несмотря на то, что ей уже миновало тридцать, Серена, оставалась очень привлекательной женщиной. Этим она отчасти была обязана своей работе, побуждавшей к постоянному совершенствованию и концентрации внимания. Тем не менее, безысходность бросала мрачную тень на ее лицо, проявляясь в напряженной линии губ, что, однако, лишь слегка портило общее приятное впечатление.
Остановившись возле его камеры, она, не дрогнув, встретила взгляд Райта. Недолгое молчание было выразительнее многих красноречивых слов. Заключенный взглянул на священника:
— Уйди.
В его устах это слово прозвучало не как просьба, а как приказ. Прервав исполнение требы, священник показал взглядом на Библию:
— Я еще не закончил, сын мой.
Взгляд Райта переместился на незваного утешителя. Выражение глаз стало более жестким, чем самый твердый бетон. Отвечать священнику не потребовалось, тот был человеком понятливым и прагматичным и без труда расшифровал предназначенное ему послание. Как только металлическая решетка приоткрылась, священник вышел, даже не взглянув на нового посетителя. Он уже погрузился в собственные мысли, не столь утешительные, как ему того хотелось бы.
Один из охранников неохотно оторвался от созерцания фигуры доктора Коган и, взглянув ей в лицо, кивнул:
— Если что-то потребуется, мы будем рядом. — Посмотрев на коллегу, он добавил: — Не делайте ничего такого, чтобы пришлось звать на помощь.
Дверь камеры закрылась за доктором Коган. Поскольку даже формального приветствия не получилось, повисла неловкая пауза. Райт и раньше не был склонен к пустой болтовне, а потому сейчас рассматривал свою гостью молча. Молчание ширилось, угрожая стать таким же бескрайним, как и разделявшая их пропасть в общественном положении.
— Как дела? — наконец пробормотала она.
Вопрос, прозвучавший в каменном мешке тюрьмы, был забавным, как выступление высокооплачиваемого комедианта.
— Спроси меня об этом через час, — холодно ответил Райт.
Если не смущение, то хотя бы молчание было разрушено. После этого женщина переключила внимание на маленький столик, стоявший в камере. На нем не было никаких личных вещей, кроме единственной книги: «За гранью добра и зла». Не самое занимательное произведение, но, увидев обложку, она обрадовалась:
— Ты получил мою книгу.
Райт не собирался комментировать очевидный факт. Прочитал ли он книгу от корки до корки или использовал страницы вместо туалетной бумаги — выражение его лица не давало повода выбрать тот или иной вариант. Разговор не клеился.
— Я решила сделать еще одну, последнюю попытку. — В сумраке камеры ее бледная кожа светилась, словно солнце, которого он больше не имел возможности увидеть. — Прошу тебя…
Ни улыбки, ни недовольства. Все то же непроницаемое выражение, все тот же бесстрастный голос.
— Тебе следовало остаться в Сан-Франциско, — тихо произнес он. — По-твоему, что-то должно было измениться?
Она еще несколько мгновений смотрела на него, потом медленно прошла к столу. Достала из тонкого портфеля пачку аккуратно сколотых листков и положила на потертую и поцарапанную столешницу, затем добавила ручку. Согласно тюремным правилам, наконечник ручки был мягким. Ее голос зазвучал громче:
— Если ты поставишь подпись под этим документом, твое тело послужит благородной цели. У тебя появится шанс, если ты в своем завещании дашь согласие принести пользу человечеству. Такая возможность не всякому доступна в твоем положении.
Он пристально посмотрел ей в лицо:
— Тебе известно, что я сделал. Я не жду никакого шанса.
Серена помолчала, потом собрала со стола бумаги и ручку. Тонкие руки дрожали, но не от холода или страха. Их переписка частично приоткрыла ему причину.
— Конечно, я не единственный, кому вынесен смертный приговор, не так ли? Забавная штука — жизнь. Ты думаешь, моя подпись на этих бумагах поможет тебе излечиться от рака, доктор Коган?
Она слегка напряглась.