Терешкова летит на Марс

– Да. Его все клеймят, с ним борются, даже посадили уже, кажется, – и правильно, потому что он пользуется тем, что у людей горе, они готовы всему поверить… Там и матери Беслана, и все… А «АРТавиа» – ничуть не лучше. Только они пользуются тем, что люди боятся летать, потому что самолеты падают оптом. Тоже – внушают, гипнотизируют…

Паша встал, чтобы выключить телик. Игорь бровью не повел, впрочем, мельком и с одобрением глянул. Все-таки что-то в нем было – харизма, что ли. Нелепый, всклокоченный, полноватый, в такие минуты он преображался. Даже ирония отступала в Паше. Когда в Игоре загоралась идея, это был просто другой человек.

Сейчас он эффектно понизил голос:

– И пожалуйста, имейте в виду. Мы ввязываемся в очень опасное дело. У ребят из этой фирмы большие связи… О чем говорить, если они загипнотизировали уже всех местных шишек, чуть не до уровня губернатора. Все летают с ними. И если мы начнем серьезно их брать за яйца (Ольга, извиняюсь) и как-то слишком засветимся, то они не остановятся ни перед чем, чтобы нас заткнуть.

Игорь помолчал. Помолчали и все остальные. Посмотрели друг на друга. Лампы в большой комнате тусклые – Данилова бабушка оставила гореть два рожка люстры из пяти, а исправлять что-либо, ковыряться в культурных слоях было влом, – и приглушенный свет напоминал о Тайной Вечере. Совсем немного выпито вина, и таким заговорщицким чувством накрыло внезапно…

Уезжала Ольга в половине одиннадцатого. Тепло прощалась: все ей тут понравилось. Уезжала сложносочиненно: на такси – до ЦУМа, а туда уже подъедут «помощники папы», так она сказала. Да и такси вызвала к соседнему дому, но это не из конспирации, просто перепутала. Так что Паша вызвался проводить.

Они медленно огибали дом. Фонари давали ноту фиолетового, едва, а между ними сгущалась яркая темень, так что все будто написано чернилами – разбавленными, неразбавленными.

Говорили о какой-то чепухе…

Уже возле такси Ольга вдруг остановилась, обняла и поцеловала. И сразу села в машину. Павел и опомниться не успел, как хлопнула дверца, и огонь оранжевый медленно уплыл по двору, барабаня в черных окнах первых этажей.

Ух! Ничего себе.

«Игорь с Данилой, наверное, висят на подоконнике». Это улыбнуло. Все в Паше пело, и вино будто только сейчас ударило в голову, не ударило даже, а все как в сказке. Павел стоял на месте. Уходить сразу не хотелось. И думать не хотелось.

Перед ним, в темноте, чуть измененные снежными шапками, стояли силуэты трех иномарок – типичных, жукоподобных – и мигали вразнобой голубыми диодами в лобовых стеклах: сигнализация. Вспомнилась почему-то желтенькая детская энциклопедия, истрепанная, полувековой давности. Много мечтавшая о будущем в томе про технику. Автомобили с пометкой «2000 год» там тоже были жукообразными, пожалуй. Но считалось, что они будут летать по воздуху. И если бы сейчас и здесь оказался человек из пятидесятых, подумал бы, что самое главное в машинах перед ним – это именно мигающие голубые огоньки. Космическая связь, или фотонный двигатель, да мало ли. И было бы ему невдомек, что это – дешевая китайская «сигналка» – на самом деле как раз ничего не значит. Суть машин осталась прежней. Все остается прежним…

А белая роза осталась забытой на подоконнике.

XII

– Может быть, «Вдову Клико»? – с аристократическим прононсом пропел Максим, поворачивая в руках бутылку, блестяще-гнуто-черную, как морской голыш.

– А? – встрепенулся Паша.

– Да нет, это не оно. – Максим аккуратно поставил вино на место и пробежался по батарее бутылок пальцем, с едва уловимым стекольным волнением воздуха. – А может, возьмем вот это – «Молоко любимой женщины»? У нас первое время стыдливо переводили как «Молоко Мадонны», не помнишь? Алкогольный стаж не позволяет?

– Да мы все больше пиво с водкой, – почти злобно ответил Паша: не смог сдержаться…

Максим продолжал капризно барствовать у богатых витрин: сегодня он был в ударе. Яркое, весеннее уже солнце. Отличное настроение. Приступы счастливой болтливости – и Максим поминутно хватался за мобильник, щебетал, хохотал. А может, так он разминался – готовился к вечерней «проповеди». Бда-бди-бду-бда.

Они так долго торчали в супермаркете, что даже Элечка успела заскучать, что с девушками ее склада в магазинах приключается нечасто. Выбирали вина и закуски для импровизированного фуршета, который почти всегда сопровождает собрание клиентов «АРТавиа», или «встречу друзей», как принято говорить в их «новоязе». Шатались битый час. И неуемный Максим то читал младшим коллегам лекции, как надобно выбирать продукты в супермаркете (на самом видном месте – дорогое и не самое свежее, и это целая наука: в бурной молодости ему случалось и эту науку постигать), то потрясал бумажником на кассе, купечески покрикивая «Фирма платит». Паше, мрачному, толкавшему тележку, то стыдно, то противно. Острую неприязнь к шефу – почти бывшему, и родственнику тоже почти бывшему, – перешибить не удавалось, она была уже порой иррациональна в своих проявлениях, и Пашу бесило в Максиме даже то, что раньше нравилось.