Теплый берег

Было темно. Моросил дождь. Вяча проводили домой. Сдали прямо в руки его маме. Анна Петровна велела Антону и Жоре ждать ее на улице. И хотя Вяч сказал: «Я лучше сам пойду», она вошла с ним в дом. И как только вошла, сквозь стену, оплетенную виноградом и густые ветки хурмы, из освещенных окон дома понесся шум и крик.

— Люди добрые! Что ж это делается на белом свете! — голосила мать Вяча.

Соседи стали выглядывать из своих домов:

— У Колотыркиных ругаются. Горластая эта Колотыркина.

Но ни одна горластая не в силах заглушить Анну Петровну.

Такая там шла перепалка, что Жора и Антон только переглядывались.

— Она у меня как милочка все выслушала и проглотила, — победно заявила Анна Петровна, выйдя за калитку. — Я ей все припомнила. И как она его на рынок торговать таскала и учила с отдыхающих драть побольше. Кем, говорю, он после этого у тебя вырастет? — И еще долго она обмахивалась платком, пока не рухнул с неба шумный дождь, не охладил ее пылающее лицо.

А товарищ Мосолов и партизан Бутенко А. Н. уже были у Леся дома. Тетка Гриппа командовала на кухне и за столом. Мосолов расхаживал по комнате. Увидал фотографию мамы Али в рамке из цветных ракушек.

— Варя! — сказал он.

— Это моя мама Аля, — поправил Лесь.

Мосолов в волнении держал снимок в руках.

— Похожа удивительно… Одно лицо… Думал — твоя бабка. Чудно произносить слово такое: бабка. Погибшие, Лесь, навсегда остаются молодыми. А твою маму я помню такусенькой. Дед ей люльку сплел из прутьев…

Лесь подумал: «Дед, приезжай скорей».

Тетка Гриппа резала хлеб. Сказала:

— Вдруг этот малый на пруду задает вопрос, разыскивает, мол, Деда. Ну, вижу, от нашего чудака можно чего хочешь ждать. Потащилась к нему в киоск. Говорю: «Должна женщина знать, кому жизнью обязана! Чтоб она и ее дети любили и уважали». Так, знаешь, что он ответил? «Зачем заставлять насильно любить и уважать? Дай, говорит, Агриппина, людям жить спокойно».

Мосолов покачал головой:

— Я бы на твоем месте ей сказал. И как у вас раньше разговор не зашел?

— А где он зайдет? В Летнем театре — она на сцене, а я — в двадцатом ряду. Захочет — плачем, захочет — смеемся, душу переворачивает. Вот тебе и все знакомство… Бросила она театр-то… Да ты не слушаешь меня?

— Прости, — спохватился Мосолов. — Все думаю: не сказал, чтоб не тревожить, не обязывать. Узнаю Дон Кихота…

Его прервал звонкий голос:

— А Дон Кихотом быть плохо?

Этот вопрос давно тревожил Леся. Анна Петровна Дон Кихотом ругается. Все ребята над рыцарем Печального Образа смеются, прямо покатываются. Да и Лесь тоже! Но ведь он смелый, добрый и справедливый, хотя и смешной.

— Кто он по правде? — волнуясь, спросил Лесь. — Он чудак? Или он герой?

Мосолов заинтересованно поглядел на Леся.

— А ты как думаешь?

— Герой, — сказал Лесь. — Только если герой, так зачем он чудак? Даже досадно за него! Все над ним хохочут. То с баранами сражается, то…

— Жалеешь? — Мосолов прищурил лукавый глаз.

— Жалею! Да!

Его горячность тронула Мосолова.

— Он все равно — победитель, Лесь.

Тетка Гриппа басисто засмеялась:

— Хорош победитель, живого места на нем нет, — и вышла на кухню.

Боевая тетка, с орденом, а про Дон Кихота думает, как Анна Петровна. Просто удивительно!

— Да, победитель! — твердо повторил Мосолов. — Три века — все жив! Презирая опасность, бьется за доброе, за справедливое. Да, и с баранами сражается! Конечно! Их довольно много на свете. И даже если сам в синяках, и даже если осмеян и не понят, все равно идет в бой, против всего, что считает злом, делает свое дело. В этом его победа, дружище, навсегда и навечно… — Мосолов засмеялся и стал тормошить Леся: — Ну, признавайся, ничего не понял? А я произнес такую длинную, такую умную речугу!..

— Понял я, понял! — горячо сказал Лесь. — Я сам его за это люблю… — Он осекся. — Если только он настоящий, а не притворяется, — и взглянул исподлобья на снимок в рамке из ракушек.

Мосолов слушал внимательно. «Неужели, — подумал он, — мальчик уже испытал какое-то горькое разочарование?»

— Знаешь, Лесь, у нас в старом доме много лет, до самого моего отъезда, хранились меч и щит Дон Кихота. Их делал мой старший сын, Гриша.

Тогда Лесь молча вытащил из-за спинки дивана доспехи и оружие. Он стеснялся, что у него, у рабочего человека, припрятаны такие штуки. Но раз летчик…

Мосолов рассматривал их с увлечением. Особенно наконечник копья из банки от консервированного горошка и шлем из сушеной тыквы, который уже был выброшен на помойку, но счастливо вернулся обратно.

— Теперь я больше не играю, — сказал Лесь. И, нахмурившись, прибавил: — И больше не хочу быть Дон Кихотом. Сказки.

Мосолов отложил шлем.

— Сказки? Нет. Знаешь, я опасаюсь, что, если ты встретишь Дон Кихота без доспехов и без книжных пышных слов, ты его не узнаешь.

Лесь растерянно посмотрел на него.

— Где… встречу?

— Как где? В жизни.

Мосолов увидел: разные улыбки одна за другой сменились на лице Леся. Улыбнулся неуверенно и нежно, потом насмешливо, потом недобро. И отвернулся.

— В жизни Дон Кихотов не бывает. Это я точно знаю, — и стал смотреть, как по балкону шлепают струи дождя.