Теплый берег

— Да я, я, я, говорю тебе, Бутенко, партизан! — тоже потеряв терпение, крикнула тетка Гриппа. — Никакого другого Бутенко у нас в отряде не было. — Увидела, что не верит. Тронула орден. — Это, что ли, тебе не доказательство? Только в День Победы надеваю да вот сегодня, для дорогого гостя. И ты, бессовестный, в такой вечер… Не мог что надо на пруду спросить? Каждый день там толчешься…

Он пролепетал:

— А. Ны. Мне нужен А. Ны.

Встала, взяла за плечи, усадила на стул.

— Чудак очумелый, даже все слова растерял. А. Ны. ему нужен. Я и есть А. Ны. Грамотно надо говорить: не А. Ны, а А. эН. Значит, Агриппина Николаевна. Я и есть.

Тетка Гриппа, которая заведует цветами, утками и лебедями; тетка Гриппа — гроза мальчишек в парке; обыкновенная тетка Гриппа, которая ходит с метлой, в фартуке, с нашлепкой от загара на носу, — она и есть партизан Бутенко?

— Налью-ка я тебе чаю, — сказала Агриппина Николаевна. — А может, селедочки? Подцепи вилкой, возьми хлебца… Ну, какие еще сведения нужны? — спросила она, удостоверившись, что селедка благополучно отправилась в рот.

— Мы ищем одного героя…

— Ты прожуй, прожуй, а то поперхнешься.

Внизу заливисто зазвонил колокольчик. Тетка Гриппа вскочила, потрогала свою невиданную прическу, счастливо прошептала:

— Я сейчас… — и умчалась.

Снизу — мужское покашливание, радостные, тонкие вскрики тетки Гриппы. Гость, смеясь, сказал:

— Какая была голенастая да горластая, такая и осталась, милая наша Агриппинушка… (Чмок-чмок, целуются.) В Совете ветеранов подсказали. Уж думал, никого не увижу. Кого уж нет, а те далече…

И голос тетки Гриппы:

— Из нашего отряда Петька Сидоров здесь. В Синем лагере, начальником. И еще тут…

«Сидоров! А мы с Колотыркиным Сидоровых ищем!..»

И опять голос:

— Не верится, честное комсомольское! (Это старая, жилистая тетка Гриппа дает честное комсомольское!) Неужели столько лет прошло? Ты и сейчас молодой. Женат?

— А как же. Сыновей двое. Старший здесь в летной части служит… Младший сейчас в пионерлагере, вожатым. А ты как, Агриппинушка?

— Одна и кукую, — сказала тетка Гриппа. — Хорошего человека не повстречала, а плохого сама не захотела.

— Духота стоит, быть дождю, — сказал он.

— По радио передавали…

Где-то вспыхнула молния, вздрогнул свет в лампе.

Ну, вот, поднимаются по лестнице. Впереди тетка Гриппа, раскрасневшаяся, веселая, помолодевшая на сто лет. А за нею…

— Гляди-ка, старый приятель! — Мосолов протянул к Лесю обе руки. Улыбнулся, надломив бровь, наполовину седую. Грудь у него была вся в орденских планках.

— А вы уж знакомы? Заявился, подавай ему партизана Бутенко, меня признавать не хочет ни в какую… — А сама уже усаживала гостя к столу, пододвигала ему тарелку.

— Я признал, — смущенно оправдывался Лесь.

— Это ж наша отважная Агриппинушка! — Мосолов погладил ее нежно по лицу. — А помнишь, как ты меня в разведку брала? Я еще мальчишка был необстрелянный, а ты уже год сражалась. Мы пробирались на станцию. Я болтался меж путей, подсчитывал вагоны, запоминал, какие с чем: с танками, с орудиями, солдатами. Тогда у нас уже передатчик был, помнишь? Мы сообщили разведданные, наши прилетели, разбомбили их эшелоны в щепки… А помнишь, Агриппинушка, мы с тобой «языка» привели, белесого, в очках? Дед стал ему по-немецки объяснять, что фашисты разрушают культуру, на кострах книги жгут, стал читать ему стихи Гейне, и тот вдруг заплакал, заявил, что он мирный школьный учитель, и пусть ему разрешат бороться против фашизма…

— Помню, помню, — твердила счастливая тетка Гриппа. — И как вы с Дедом друг над дружкой подшучивали, спорили. Наперекорный ты был парень.

«Дед да Дед… Она-то не была контужена. Может, скажет фамилию, и про Маленькую девочку тоже…»

Не говорили фамилию. И про девочку не говорили. Они чокались маленькими стопками и глядели друг другу в глаза.

— Выпьем за здоровье живых. Помянем павших смертью храбрых…

— А помнишь, Ванюша, — тетка Гриппа гладила ладонью лысую голову Мосолова, — зимой, в самую голодуху, обоз отбили?

— Как же! Шел под прикрытием мотоциклистов. Дед стрелял в ветровые стекла, а мы с тобой в покрышки.

— А Варю нашу… И Маленькую девочку… помнишь?

Нет, больше Лесь терпеть не мог! Он втерся между ними.

— Как его фамилия, того Деда, как? И Маленькой девочки?

И опять, как тогда на пруду, тетка Гриппа посмотрела на него странным взглядом: то ли он шутки шутит, то ли и впрямь с ума сошел?

— Вы что, очумели оба? Я в толк не возьму. Ну ладно, про этого малого я догадываюсь, что к чему, но ты, Ваня, ты тоже не знаешь?

Мосолов привычно потер изуродованную бровь.

— Агриппинушка, многих ли наших товарищей мы звали по фамилиям? Гриша да Ваня, да Миша, у иных — боевые клички. А я, младший в отряде, что я там знал? А может, после контузии из памяти выпало? Когда разыскивал, в запросах так и писал: «Дед». Отвечали: «В списках не значится».

— Значится как миленький, — отрезала тетка Гриппа. — Молодые пришли люди, новые, знать не знают. А он значится. Однако не под кличкой, а под своей натуральной фамилией.

— Живой? — Мосолов схватил ее за руку.