Теплые вещи

Кроме кровати, в комнате был еще крашенный синей краской табурет. Я поблагодарил и пошел к стеллажу. Приходя в дом к чужим людям, я всегда прежде всего ищу глазами книги. Книг на полках было совсем немного, и они не имели к философии никакого отношения: здесь были медицинские монографии, справочники по диетологии и лекарственным растениям, маленький русско-немецкий словарь. Кроме книг на полках располагались гантели, будильник, эспандер и аппарат для измерения давления. Между гантелями торчала статуэтка, изображавшая балерину, свершавшую чугунное па де бурре.

– Арбуз будешь? – предложил Слава. – Почки прочистить...

– Спасибо, для арбуза вроде поздновато.

– А может, ты чаю хочешь?

– Вы-то сами будете?

– Я чай не пью. От него спать невозможно, – сообщил Слава. – Кофе – тем более. Одна чашка – и мозги, как говорится, на потолке.

– А что вы обычно пьете? – спросил я не без удивления.

– Иногда молоко. Но в молоке содержатся микроскопические жиринки... Они проецируются на кору головного мозга и создают излишний фон... Газировка ничего... Только там пузырики углекислого газа, что в большом количестве вредно для легких.

Я не ужаснулся, не проявил сострадания. Просто засмеялся. Если уж ты сумасшедший, изволь быть гением, таково мое мнение. Сходить с ума, чтобы искать микрофоны в унитазе или радиацию в кабачковой икре – просто идиотизм. «Пузырики»...

Но безвредный Слава не обиделся. Между прочим, он работал в каком-то конструкторском бюро на УМЗе и, судя по тому, что его терпели в течение многих лет, работал исправно. В бюро со Славой трудились одни женщины. Клепин рассказывал, что время от времени Слава, утомляясь непрекращающейся женской болтовней, натягивал на голову добытый где-то шлем танкиста и работал в нем. Видимо, сотрудницы Славу не притягивали (да и он их тоже), иначе он не ходил бы «расставлять сети» в книжный или на площадь перед кинотеатром «Русь».

– Как работа? – спросил я Славу не без умысла, желая узнать еще что-нибудь смешное.

– Работа как работа.

– Чем вы там занимаетесь?

– Чем скажут, тем и занимаемся.

– А правда, у вас на работе есть шлем? – насмелился спросить я.

Он помолчал, взглянул на меня, высматривая, не смеюсь ли я.

– Если я весь не могу быть свободен от насилия, пусть хотя бы уши будут свободны, – видно было, что вопрос шлема был серьезно им продуман. – Я не могу уйти с работы целиком, значит, буду уходить с нее частями.

– Если вам так не нравится эта работа, отчего ее не сменить?

– Работа обычная. Только б работать одному, без людей...

– Почему? – спросил я, как будто не понял, хотя и сам предпочел бы работать в одиночку.

– Восемь человек вокруг. Подумай головой.

– И что?

– Восемь человек каждую секунду говорят ничто. Слева, справа, спереди, сзади. Ничего, никакого смысла. В голове не остается ни одной идеи.

– У вас? У вас не остается?

– Только шум, осадок шума. Шлаки! Болтовня, мышиная возня... А я у них «сумасшедший»...

– ...

– Ну да, я ненормальный, хорошо. Я вегетарианец, я молчу, пью кипяченую воду... Шлем надеваю. Шлем... А вы разумные, вы нормальные. Вы шлем не надеваете. Ну скажите тогда полслова разумного! Скажите что-то, чтобы стать здоровее или лучше. Ну скажите хотя бы что-нибудь! Но они не умеют говорить что-нибудь. Только ничего, часами.

Волнение Славы почему-то захватило меня.

– Я иногда люблю шум. Да, люблю. Особенно после того, как мать умерла. Сижу за кульманом, думаю: ладно, помурлыкайте, кошечки, посвистите, птички, – он улыбался. – Пусть... Может, это – как река или как воздух... Только бы они не ненавидели меня так...

Он налил из чайника воды в граненый стакан и жадно выпил. Я смотрел на него и не узнавал. Слава стал совсем другим. Я не обращал внимания ни на его тренировочные, ни на уши, ни на убожество комнаты. У стола стоял, глядя в открытое ночное окно, одинокий человек. Безумный и близкий мне, как попавший в беду товарищ.

– Черного читал? – спросил вдруг Слава.

Я не понял вопроса. Точнее, услышал его по-своему. Как будто речь шла о каком-то то ли чернокнижнике, то ли о самом, который не к ночи будь помянут.

– Сашу Черного, – уточнил Слава.

– Не-ет...

И тут он стал читать стихи. Высоким, не своим голосом и слегка заикаясь:

Бессмертья вам, двуногие кроты,
Не стоящие дня земного срока?

Я смотрел во все глаза туда же, куда и он: в черное холодное окно.

Мещане с крылышками! Пряники и рай!
Полвека жрали – и в награду вечность.

Казалось, ничего сильнее и точнее этих стихов я никогда не слышал. Обличать, бросать вызов большей части человечества без страха, без предрассудков!

Не клянчите. Господь и мудр, и строг.
Земные дни бездарны и убоги.
Не пустит вас Господь и на порог.
Сгниете все, как падаль, у дороги.

Взяв со стола вилку, Слава с сочным всхлипом вогнал ее в арбуз.

– Ты книжки-то не посмотрел, – сказал он своим обычным голосом безо всякого перехода.