Теплые вещи

«Нельзя облажаться. Ни в коем случае!» Сжимая уздечку, я поставил ботинок в его сведенные ковшиком ладони и резко подбросил правую ногу. «Вот это грядка!» – спина лошади оказалась широченной, но сидеть было вполне удобно. Я дернул за поводья, однако лошадь не тронулась с места. «Дай ей в бока малеха», – посоветовал кто-то сзади. Не хотелось делать лошади больно, поэтому и пришпоривание не дало никаких результатов: лошадь спокойно смотрела себе под ноги.

– Сорви-ка вичку, – сказал Андрей откуда-то снизу.

Непослушной от напряжения рукой я дернул за серую ветку осины и отломал небольшой прутик. Словно поняв этот жест, лошадь сразу тронулась с места. Она шла шагом, иногда останавливалась, но, стоило мне поднять прутик, опять двигалась.

– Пусти ее рысью! – посоветовал крашеный.

– А как?

– Молча. Пятками.

Я слегка двинул каблуками в бока лошади – очень слабо, потому что панически прижимал колени, – и опять занес ветку. Лошадь, умница, сразу припустила рысью. Меня трясло, и приходилось крепко сжимать зубы, чтобы не выстукивать ими испанский танец с кастаньетами. Стволы побежали от меня трусцой. Вдруг темное огромное пятно обошло меня, обнесло вихрем снежной пыли – топот унес в чащу одного из моих товарищей-конокрадов. Потом еще один взрыв топота (снег прянул с низких еловых лап) – мимо пролетел всадник на вороной тяжелой кобылице, крикнув мне «Бери в галоп! Не боись!».

Взмахнув вицей, я тотчас почувствовал, как все изменилось: тряска прекратилась и огромная сила понесла меня вперед – скачка стала, как течение быстрой реки, слегка подрагивающей на перекатах. Лес разваливался по обе стороны дороги, ветки хлестали по плечам, лицо обметало снегом: я скакал, летел, в отрыве от земли, в отрыве от страха – на скорости крика, на скорости счастья. «Добрая! Хорошая! Какая же ты умница! Спасибо тебе!» – думал я про лошадь. Проскакав до вершины холма, я натолкнулся на двух других парней, потянул вожжи и перешел на шаг. На обратном пути мы еще проехали рысью и галопом, и опять это было ах как хорошо: зимняя скачка через сказочный лес... Мне теперь даже казалось, что я умею ездить на лошади.

Мы спешились, чтобы дать покататься остальным. Было жарко, пар изо рта стал плотным, как табачный дым. Рядом со мной стояли два парня, которые когда-то подкарауливали меня на улице Бажова.

– Ну чо, понравилось? – спросил один.

– Еще бы. А что будет с лошадьми?

– В смысле?

– Ну вот мы покатаемся, а потом?

– Потом к вечеру подгоним их обратно к поселку.

– Тогда хорошо. Спасибо!

Счастье от того, что я впервые катался на лошади, включало в себя и эту радость примирения. Люди, которые пригласили меня в лес, мне больше не враги. И они хотели показать мне это, как-то загладить свою вину. Зачем? Этого я так никогда и не узнаю.

Подъехал Плечо. Он проводил меня до дорожки, по которой мы поднимались из города.

– Все путем? Так? – спросил он меня.

Я поглядел в его светлые шальные глаза и сказал:

– Конечно. А у тебя?

Он засмеялся. В эту минуту, когда мы смотрели друг другу в лицо, я чувствовал, как вся сила вражды и страха, которая жила во мне к этому человеку, перерождается в горячую доброжелательность. Постыдная благодарность вместо честного гнева – вот что осталось на душе, когда я возвращался в город. Но меня беспокоит совсем не это. Иногда я просыпаюсь среди ночи и думаю – вернули ли они из лесу трех этих послушных лошадей?

19

После уроков мы опять идем к Лене. Дома только бабушка. В голубом байковом халате, в белом чистом платке, она неподвижно сидит на кухне у окна и улыбается. Губы ее подрагивают. Когда мы входим, бабушка секунду смотрит на нас, а потом опять поворачивается к окну. Стекло все в морозных узорах, может, их она и разглядывает?

– Бабуль, привет! Ты тут как? Пообедала уже? – звонко спрашивает Лена, разуваясь.

Бабушка не отвечает.

– Молчит как партизан, – так же весело комментирует Лена.

Она любит это слово «партизан» и говорит его в самых разных ситуациях. Например, о тех, кто проявил себя с неожиданной стороны. Или если несколько ребят собираются в сторонке – это тоже «партизаны». А чаще всего она произносит это слово просто для того, чтобы засмеяться. Вот сейчас, например. Потому что вокруг Кохановской должна быть жизнь, веселье, дружелюбие, причин для скуки и уныния просто не существует!

Бодро приговаривая «Сейчас, ба, нагрею тебе супу, и попробуй только не съесть», Лена идет на кухню. Бабушка бледно шевелит улыбающимися губами, что-то тихо отвечает. «Мама мне строго-настрого наказала. Набирайся сил, а посуду я сама помою». Меня умиляет ее деятельная доброта и бурная энергия. Я смирно сижу в Лениной комнате на кровати, сложив руки на коленях. Лена переодевается где-то в глубине квартиры.