Теплоход "Иосиф Бродский"

Есаул смотрел на Куприянова. Тот казался огромным сияющим монументом, отлитым из таинственных сплавов, из неведомых металлов, которых не существовало в природе. Был голым сияющим исполином, в которого вливалась непрерывная струйка разноцветных молекул. Облучала его поверхность, брызгала радужными каплями, орошала лик, выпуклую грудь, мускулистый живот, напряженный пах. Он был кумир, которого воздвигнут посреди России и которому поклонится околдованный, обреченный на истребление народ. Религия, которую исповедовал Куприянов, была религией смерти. Возвращением к Богу именовалось исчезновение Человека, свертывание, истребление человечества. Это был гимн Танатосу. Проповедь нового мистического Сверхчеловека, перед которой меркли изыскания «Аненнербе».

— Когда мы вернемся к Богу и станем Богом, покинув сотворенный Богом мир, то этот мир уже будет не нужен — в нем не останется человека. Он может погаснуть. Это и будет концом истории, концом мира, завершающим аккордом Вселенной. Наступит великое, всепоглощающее Ничто, которое одновременно будет великим изначальным Всем, то есть Нами…

Куприянов умолк. Воцарилась тишина, какая бывает в абсолютном вакууме, где нет носителя звуков, но любая весть переносится беззвучной электромагнитной волной. Так же беззвучно мчались из зала к Куприянову волны обожания и поклонения, молитвенные восторги и уверения в вечной любви. Лишь постепенно безмолвие экстатической страсти стало сменяться вздохами и любовными стонами, страстными всхлипами и криками ликования:

— Браво!.. Виват Президенту!..

Все стали срываться с мест, стремились к кумиру, хотели коснуться его одежд, лобызать стопы, припасть жадными губами к следам его ног. Так встречают на площади Ватикана появление понтифика, наместника Бога на земле. Восторженней всех взывала мадам Стеклярусова, умоляюще протягивая к Куприянову руки:

— Аркадий, сделай мне подтяжку — сам знаешь чего!.. Хочу бесконечное количество раз терять мою девственность!

Ей вторила дочь Луиза Кипчак:

— Аркаша, ты бесподобен!.. Вожделею тебя!.. Устала от этого грубияна Малютки!.. Приду к тебе сегодня ночью и ты увидишь, как светится в темноте моя морщинка!..

Попич в суматохе действовал, как дюжина швейцарских гвардейцев, отгоняющих от понтифика обезумевших богомольцев. Пинал, толкал, возвращал всех на место:

— Дамы и господа!.. Уймите свои восторги!.. Аркадий Трофимович никуда не уходит!.. Он остается с нами не только на вечер, но и на следующий президентский срок!.. Прошу задавать вопросы участникам дебатов!.. Полагаю, полученные ответы еще больше укрепят вас в выборе, который, нет сомнения, уже состоялся!..

Страсти поутихли. Попич вернул себе респектабельный вид торговца ценностями, которые на аукционе идей были представлены взволнованным, в победном ореоле, Куприяновым и окаменевшим, хмурым Есаулом. Зал был наполнен таинственным электричеством, которое слабо шуршало, потрескивало, бледно вспыхивало в прическах у дам, начинало светиться вокруг голов, блуждало под цотолком, словно северное сияние, где начинали тихо гореть зеленые и розовые сполохи, изумрудные и алые переливы. Есаул видел, как шарит по залу разноцветный, вылетающий из тени лучик, поджигает молекулы воздуха. В том месте, где он пролетал, некоторое время нежно светился цветной ожог, словно таинственный фантом, а потом угасал. Луч скользнул к трибуне. Проник в стакан с водой, где загорелась нежная радуга. Переместился к Есаулу, и тот почувствовал, как в плечо вонзилась тончайшая игла боли, вторглась в плоть, начиная круговые движения, как пуля со смещенным центром тяжести, захватывая в свои круги и эллипсы все новые участки тела. Это было ужасно. Он понял, что Словозайцев идет по стопам Толстовой-Кац и губернатора Русака, которые пытались колдовством и лукавством обнаружить его потаенный «план». Нащупать сокровенную точку, раздавить ее и тем самым обезопасить свой коварный «замысел».

— Прошу задавать претендентам вопросы, — дирижировал Попич. — Первый вопрос к Аркадию Трофимовичу Куприянову!.. Пожалуйста! — поднимал он из кресла нетерпеливую лысинку Жванецкого.

— Уважаемый Аркадий Трофимович, — лысинка Жванецкого вся светилась обожанием и преданностью, словно ее полили лампадным маслом. — Правда ли, что вы, по благословению Патриарха, раздали все свое состояние бедным и увечным и тем самым выполнили Христову заповедь: «Раздай имение свое»?

— Я никогда не был привязан к материальным благам. Все, что я имел, я заработал честным трудом. Но, как говорится, «Бог дал, Бог взял». В нашем народе столько несчастных, столько таких, по ком ударили «реформы», что я не мог равнодушно смотреть на людское горе. Действительно, я раздал все мое имущество и теперь ничего не имею. Но Христос сказал: «Живите, как птицы небесные». Я и живу, как птица! — Он печально и мило улыбнулся, и зал рукоплескал этой искренности и добротолюбию. Сантиментальный оператор Шмульрихтер, снимавший дебаты на пленку, смахнул набежавшую слезу.