— Господин посол, вы могли убедиться, что вверенная мне Администрация держит свои обязательства перед старшим партнером США. Прошу вас, когда будете представлять записку в Госдепартамент, отметьте это обстоятельство и скажите, что мы готовы идти гораздо дальше. А именно — позволить американской морской пехоте установить контроль над российскими атомными станциями и другими объектами. Пусть госпожа Кондолиза Райе знает о моей лояльности. Мы бы смогли хорошо работать вместе.
— Я подумаю, Василий Федорович, — важно ответил посол. — Все, что я сейчас видел, впечатляет.
В этот миг к послу подошла маленькая прелестная девочка в долгополом платье. Она была послана арт-критиком Федором Ромером, протягивала послу Киршбоу вырезанный из урана бюстик Джорджа Вашингтона.
— Нате на память. Дядечка Жора холесенький, доб-ленький!
Посол Киршбоу извлек из кармана счетчик Гейгера, тронул безделушку. Прибор страшно затрещал и замигал.
— Спасибо, деточка. — Посол погладил дарительницу по русой головке. — Играй сама на здоровье.
Там, где лежали останки ракеты, вовсю орудовали крестьяне из соседних деревень. Разбирали титановую обшивку на корыта для гусей й свиней. Тащили обтекатели, чтобы крыть ими крыши дворов и сараев. Шпангоуты и опоры пригодятся на огородах, при сооружении заборов. Пора было возвращаться на корабль.
— Хочешь поехать с нами, милая девочка? — спросил Есаул, беря на руки маленькую крестьяночку. — На кораблике хорошо, интересно.
— Хотю, — согласилась малютка. — Колаблик холесенький, добленький.
Они возвращались на теплоход, усевшись в катер. Есаул держал девочку на коленях, загораживая от ветра, чтобы ее не продуло. На берегу, где еще недавно возвышался сияющий столп ракеты, теперь валялись бесформенные остатки с торчащими ребрами и позвонками. Словно на этом месте умер последний динозавр. Со всей округи с неистовым карканьем слетались вороньи стаи расклевывать падаль.
Глава шестнадцатая
Теплоход плыл по Волге, среди слепящего блеска и зноя. Горячий ветер прилетал с берегов, донося запах сена, сладкого дыма и людского жилья. Жители прибрежных селений, косцы в лугах, странники на проселках смотрели в волжский разлив, где, величавый, белоснежный, в стеклянных отражениях, парил волшебный корабль. Есаул в легкой белой рубашке стоял у поручней, завороженный слепящими водами, ленивым блеском плеснувшей рыбы, синими, похожими на тени прибрежными городками, где колокольни казались струйками розового дыма, а рыбацкие лодки застыли в расплавленном стекле. Ровный жар, слабое дрожание палубы, мерное движение вод рождали галлюцинации. Казалось, что помимо этой, реальной Волги, по которой плывет теплоход, где и он, Есаул, стоит на палубе, держась за деревянные поручни, существует другая, подземная Волга, студеная, синяя, и по ней плывет такой же белоснежный корабль, и кто-то стоит на палубе, в легкой рубашке, опираясь на поручни, глядит, как отстают от корабля расходящиеся круги. И третья Волга, небесная, заоблачная, скрытая от глаз синевой, катит свои бескрайние воды, и по ним невесомо скользит корабль, и кто-то стоит, глядя в разлив, чувствуя, как ветер залетает за ворот открытой рубахи.
Эти три стоящих на палубах человека, три Волги, три корабля были следствием расщепленного мира, на время отделены друг от друга, существовали в разных пространствах. Но когда-нибудь, в далеком Хвалынском море, разделенные пространства сольются. Три Волги, три корабля, три стоящих на палубе человека встретятся, обретут завершенное метафизическое единство. Сны и явь отразятся в его потаенном оке, и он увидит картину мира во всей ее полноте.
От медитативных переживаний его отвлек легкий свист. Это прянул в воздух беспилотный летательный аппарат, похожий на небольшого серебристого ястреба. На борту аппарата была установлена телекамера, посылавшая на корабельные мониторы панорамные изображения местности.
Впереди было несколько дней пути. Его замысел медленно реализовывался. Посол Киршбоу испытывал к нему все больше симпатии, все меньше предубежденного недоверия. Франц Малютка, обезумевший от любви к своей бессердечной красавице, слабо поддавался вербовке, хранил верность Куприянову, но и в нем появлялось все больше радушия, таяла свирепая бандитская оголтелость. Враги, окружавшие его повсеместно, не оставляли попыток выведать тайну, угадать сокровенный план. Все так же вкрадчиво заводил беседы Добровольский, посылая кому-то масонские знаки. Колдунья Толстова-Кац запускала ему под сердце прозрачную, хрустальную руку, шарила, как воровка в чужой шкатулке. Губернатор Русак топорщил при его появлении усы, которые были чувствительными антеннами, считывающими тайные мысли. Но тайна оставалась неразгаданной, сберегалась под сердцем.
За спиной Есаула в шезлонгах лежали три обнаженные красавицы и читали каждая свою книгу. Все они были продюсерами телевизионных программ «Такие времена», «Тюрьма и воля» и «Народ хочет знать».
Одна читала Пелевина, другая Сорокина, а третья пыталась читать Проханова, но то и дело откладывала.