Теперь я стеллинг!

Говорят люди могут бесконечно смотреть на три вещи: огонь, воду и работу других людей. Работа местного суда была вполне занимательна, особенно для человека, допустим, исторической профессии, или юридической, тоже вполне себе… да даже просто, само по себе, это зрелище было нескучным: вместо статей уголовного кодекса — воззвание к статьям и историям в местном писании. Вместо органа апелляции — само божество. В общем, всё это интересно и любопытно, но только не в том случае, когда вы сами являетесь непосредственным участником, а если быть точнее — обвиняемым. Потому что местная система предполагала только чистосердечное признание и покаяние (ну, суд-то божий, а Шестрирукий за так вешать народ не будет, как бы).

Теперь я, уже попав в полностью безвыходное положение, мог присмотреться к толпе повнимательней: основную её массу составляли люди в разного рода рясах, более дорогих или дешёвых, но были и прикамзоленные, товарищи в сутанах… Купечество, мастеровые, духовенство всех видов и родов, местное мелкое дворянство… нет, на взгляд я их отличить не мог, но на меня тогда накатила такая апатия, что поток мысли обходился исключительно ярлыками. Не хотелось воспринимать происходящее в настоящем свете.

В конечном счёте, всё свелось к простому: «Совершал ли ты сие деяние, мерзкий стеллинг? Раскаиваешься ли?» Поначалу я пытался оправдываться, но начав разводить словесы, неизменно получал в зубы, поэтому под конец я просто рычал «Нет!» и продолжал замыкаться в себе. Поэтому приговор, который эти благородные мне вынесли, воспринялся сознанием на каком-то отстранении. Подумаешь, сожгут… да хоть хороните заживо. Умирал же уже разок…

Согласен, после сделанного было бы глупо опускать руки, но… вот человек такая тварь, что ему нужно всё время побеждать: победа стимулирует его на новые победы. Не верьте всем тем коучерам[34] на диване, которые рассуждают, мол, «Кто не падал — не поднимался…». Потому что они хоть раз, но поднимались. Им знакомо это ощущение победы и успеха. А вот тот, кто ни разу и не нюхал его, сколько бы ни падал, будет только разочаровываться. Не сказать, чтобы моя жизнь была так плоха, но, всё же, я в ней разочаровался. И желание бороться у меня пропало тогда потому… что я понял, что не будет справедливого суда. Никто и никогда меня не собирался оправдывать. Да ещё и система прокинула с наградой… вот, 1 свободное очко. Куда я его дену, скажите мне?

В общем, на меня всегда нападало такое состояние, когда, в результате твоих действий, даже при всём старании, наступало полнейшее фиаско. Это как… не знаю… запоротый хардкор сейв + 200 часов геймплея (был прецедент), как отменённое продолжение любимого сериала… как начало филлеров в «Хлорке»… В общем, грусть, тоска и полное нежелание что-либо делать. Вот так я себя тогда чувствовал. Возможно, адреналин, который меня как-то гнал вперёд, в тот момент просто иссяк, я не знаю. Но, мне не хотелось уже ни-че-го.

— …и потому, волею Тельпомеша, суд постановил: подвергнуть это отродье, осквернившее этот храм порядка, нанёсшее оскорбление слуге короля… — да, вот это я понимаю, «Все, что вы скажете, будет использовано против вас», — … сожжению на городской площади. И да свершится правосудие!..

…Знаете, «Сожжение на костре» только на бумаге выглядит поэтично и красиво. В реальности это процесс довольно жуткий и пугающий: на твоих глазах высыхает кожа, горят волосы, плавится жир… запах, вонь, но главное — крики того, кого туда положили заживо.

Когда, спустя час меня привели туда, к этому постаменту, когда я увидел, буквально воочию своё будущее, меня, что говорится, пробрало. Я испугался. Но больше всего, я испугался даже не самого факта, что мне будет больно, страшно, горячо, нет. Я испугался глаз тех, кто пришёл туда. Холодный расчёт, предвкушение и ни капли сострадания, а что-то привычное — вот что я увидел там. Горожане, дети, взрослые, старики, мужчины, да кто угодно — все смотрели на меня как на жертвенного козлёночка, предназначенного для забоя. И я никогда не забуду тот жуткий ужас. Но что я мог противопоставить? Последнюю волю? Так, как мне объявил потом наш пан Густав, мне за неё зачлись все выкрутасы, включая его личное оскорбление. Я, правда, в тот момент был весьма не в себе, поэтому ответил ему тихо, но в духе, что будь возможность, я сделал бы это снова. Я тогда не приглядывался к нему, а он, по-моему, был очень удивлён такому ответу… Не было и нет во мне пиетета перед местной аристократией. В чём-то такой подход правилен, в чём-то… опасен. Я смотрел на них сквозь призму коммунизма, с его эксплуататорами и рабочими, а этот подход в условиях местных не особо работает. Почему? Ну, это я понял (вернее пойму) намного позже.

В общем, я решил, что одно очко, пусть меня не выручит, но наверняка спасёт от унизительной и позорной смерти (на костре), и хотя бы удостоит меня другой (в бою/при попытке побега). В общем, я полез в статы.