Теперь ему принадлежу. Беременна от монстра

Он будет себя резать в полевых условиях, вот так, в не очень чистой ванной? Но пока морфин не подействовал, я собрала распотрошенную аптечку и переставила на корзину для белья. Отрегулировала воду, нашла упаковку антибиотиков и положила на полку. Скальпель выложила на стерильную салфетку на край раковины. Рядом поставила пузырек спирта. Серая полоска стали выглядела жутко.

Когда я обернулась, Андрей уже убрал повязку и смотрел на то, что осталось от бока. На теле застыли густые разводы крови, вперемешку с развороченной плотью. Ему стало легче: дыхание выровнялось, а зрачки сужены в точку.

Морфин подействовал.

Андрей скрутил пузырек и плеснул на рану, сжав зубы. Резко запахло спиртом.

— Выйди, — я не стала спорить, когда он потянулся к скальпелю.

Из комнаты прислушивалась к шуму воды в ванной, представляя, как он ковыряется в собственном боку, пытаясь вырезать застрявшую пулю. Бродила, положив ладонь на живот. Мягкий, благодаря лекарствам, но ребенок с тех пор так и не пошевелился.

Андрей вышел из ванны минут через двадцать.

Он обмылся, но не смыл кровь полностью. На боку была свежая повязка, на белом бинте остались красные отпечатки.

— Лен, прости… Мне надо поспать, — пошатываясь, он скрылся в комнате.

Сел на постель, устало закрыв лицо руками, затем лег.

Я заглянула в ванную. Она выглядела, будто там кого-то убили: кровь на полу, на ванной, на стенках раковины. Она доверху была забросана кусками бинтов — он пытался остановить кровотечение. На дне — деформированный кусочек металла. Пахло спиртом и скотобойней.

Я убрала мусор и вымыла все, чего он касался. Протерла спиртом инструменты и убрала в аптечку. Руки дрожали. Андрей не захотел отвечать, но я знала, куда он ходил и зачем. В этот раз получил отпор. Неожиданный. Он не признается, но его ранило в перестрелке. Судя по старой крови, ранило еще прошлой ночью, но домой он не пошел. Перевязал себя кое-как и ходил с пулей. Боялся привести врагов за собой?

Я тяжело вздохнула и отнесла аптечку в комнату с запасами. Любопытство взяло вверх и я посмотрела, что еще есть в коробках. Еда, патроны, несколько бутылок с водой, деньги в пластиковых пакетах, медикаменты… Предусмотрительно.

Несмотря на три капсулы антибиотиков, ночью у него началась лихорадка.

Я спала чутко, и около пяти меня разбудили странные звуки. Послушав с минуту, как он стонет и мечется в постели, я пошла к нему.

— Андрей? — не включая свет, я присела на край кровати.

Он лежал на спине, весь в испарине. Стонал в забытье — время действия морфина закончилось. Я наклонилась и увидела, что глаза открыты. Мутные, застывшие — Андрей меня не узнавал.

Или вообще не понял, что не один в комнате.

— Андрей? — повторила я, положила ладонь на лоб — и чуть не обожглась.

Вдруг он перехватил запястье.

— Прохладная… Так приятно. Ты все-таки пришла…

У него был хриплый, неразборчивый шепот, но больше всего поразило, что он был полон страдания и нежности.

— Ты пришла ко мне… — он поцеловал горячими спекшимися губами ладонь. — Любимая… Ласточка моя… Дина. Ты пришла…

Я не посмела отнять руку, хотя слова, тепло и ласка предназначались другой. Даже в сердце укололо. Он бредит, но этот ночной бред такой искренний… Я смотрела на него, а по щеке внезапно скатилась слеза: таких чувств, как в его голосе, я не слышала. Он делал подарки, защищал, у нас был крышесносный секс, я будущая мать его ребенка, но мне он не говорил слов с такой любовью.

Безумной, полной жажды и страсти.

До этого момента я вообще не чувствовала в нем жизни.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он меня не любит.

Любит ее — ту изнасилованную девушку, о которой рассказывал.

Дину.

Я была его утешением. Отдушиной после долгого воздержания. Он размяк, мной увлекся, но я была нужна, чтобы заткнуть дыру в душе. А настоящие чувства — ей. Если бы он умер этой ночью: в бреду и с ее именем на губах, она никогда бы об этом не узнала.

Я вспомнила свои розовые грезы о нашей жизни, когда залетела и не знала, как сказать. Теперь ношу под сердцем его ребенка и знаю, что он меня не любит, и моя любовь растаяла, когда узнала, кто он на самом деле. С общим ребенком, но чужие друг другу. Жизнь, оказывается, горькая штука. Ты узнаешь об этом сразу, как становишься взрослой.

— Ласточка... — голос стал неразборчивым, он начал заговариваться.

— Тише, — прошептала я, осторожно освобождая руку.

Отыскала рядом с кроватью бутылку воды, намочила кусок бинта и протерла лоб. Андрей затих ненадолго, но рукой я чувствовала нездоровое горячее дыхание. Очень быстрое и очень горячее. Рана воспалилась. Ему плохо.

Без медицинской помощи, я боялась — это конец.