Теория «жизненного пространства»

В поразительном противоречии со своей нынешней неспособностью добиться на деле панобразования Европа с ее более крупной панидеей уже с давних пор – по сути, одновременно с крахом средиземноморской панидеи римско-эллинистической античности, Orbis Romanus, – была занята включением северных областей, которые, находясь по ту сторону границы распространения благородного каштана и винограда, казались римлянам чем-то вроде «анэйкумены», не представляющей ценности для заселения.

Великие готы и франки – Теодорих и Карл и их советники – были, кажется, первыми панъевропейцами, усвоившими мысль об объединении своей части земной поверхности, хотя и в раннероманском, жестком стиле. До одного дошла из Византии времен Юстиниана последняя агония пансредиземноморской идеи, его планы панъевропейского объединения посредством династических браков. Перед другим из средиземноморского жизненного круга вырос в лице папского престола (Patrimonium Petri) склонный к западноевропейскому имперскому мышлению, дипломатически далеко превосходящий его противник.

Однако с того времени некоторые наиболее благородные умы и бывалые мизантропы и властители Европы, снова и снова пытавшиеся найти для этого цель или инструмент, были связаны с панидеей своей части Света и отчасти придали ей примечательные оттенки: это проповедники крестовых походов и клюниасенсеры; Данте, Карл V, Сюлли, аббат Сен-Пьер, кардинал Альберони, Лейбниц, Кант, Наполеон I, даже Меттерних и Бисмарк с их системами, вплоть до Куденхове-Калерги и Бриана могут быть названы при этом, не вдаваясь в оценку вклада каждого.

Возникает некая связь, некое взаимодействие с идеей вечного мира. Истины ради скажем, что против некоторых чеканщиков классических формул образования панъевропейских идей (одну из самых красивых Штрупп раскопал достойным похвалы образом у Наполеона I) единодушно выступила вся Европа, чтобы обезвредить ее, – как Эллада против Филопомена, последнего античного панэллина. Непроизвольно происходит так, как показал еще Ратцель, при европейском малопространственном понимании панидей – нечестивая схватка за единомыслие вокруг панэллинского!

Еще более вопиющим, чем в панъевропейском движении, в панэллинском было несоответствие между тесными, малыми пространствами и широким полетом духа; это несоответствие приобрело значение, ибо идеи не могли более столь тесно сосуществовать друг подле друга, но жестоко сталкивались с делами в пространстве. Так было – несмотря на то, что этими делами занимались такие умы, как Кимон, Перикл и его друзья, победитель Лисандр, несмотря на то что существовали культовые союзы и проводились общегреческие игры и последующие действия в Эгейском море, несомненно, тянутся в современность, – при единственном кратковременном объединении благодаря гениальной руке – благодаря Александру [Македонскому]. Это объединение, конечно, раскрыло, какая неслыханная энергия таилась в преграждавшейся полтысячелетия идее, когда она однажды была развязана как динамическая сила: одно из величайших политико-географических чудес всех времен! Как таковая эта сила высится словно гигант и перед азиатским воображением, которое рожденную в Европе фразу «Aut Caesar aut Diabolus» безрассудными деяниями на протяжении долгих времен в широких пространствах перечеканило в «Джины или Искендер (Демоны или Александр) сделали это».

* * *

Такой взаимосвязанной историей идей, какую имеет панъевропейское развитие, не обладает паназиатское; зато оно может в большей мере достичь крупных свершений, и по крайней мере, согласно моему японскому опыту (который я изложил в «Dai Nihon»), нужно было бы весьма недооценивать идеологическое влияние, например Азии Gikai или Азии Dobunkai, если хотели всмотреться в него сквозь плотную тень лозунгов японского национализма или, к примеру, пренебречь паназиатским посланием Сунь Ятсена Инукаи в 1914 г. – наряду с неизбежным особым развитием Китая. Послание Сунь Ятсена к Инукаи в начале [Первой] мировой войны с призывом вступить в войну на стороне Центральных держав во имя освобождения Азии, книга Б.К. Саркара «The Futurism of Young Asia» и речь Рабиндраната Тагора в Токио с напоминанием Японии оставаться верной своему азиатскому облику могут рассматриваться наравне с лучшими европейскими образцами осуществления панидей в Старом Свете. Но и они страдают из-за огромной трудности, а именно выбора подходящих путей перехода панидей от насильственной к государственно-правовой основе.