Теория прогресса

«Это он боцману», – думал Вовка.

– Хороший мужик?

«Это он мне». Вовка выдавил с трудом:

– Хороший…

– Помор. Сразу видно. Поморы, они здоровые.

Бородач вдруг засуетился, разговорился. Тоже, видимо, нервничал.

– Кучу примет знал, наверное. – Бородач вдруг быстро, совсем как Хоботило, прикрикнул на Вовку: – Эй, на шкентеле! Плыть нам с тобой стрик полуношника к северу, противу всех ветров. Восточники да обедники – заморозные ветерочки! Так?

– Так…

Бородач нахмурился:

– Ты, Пушкарёв Вовка, морду в сторону не вороти. Как-никак своего человека хороним. Братана морского. Не то сейчас время, чтобы морду в сторону воротить! Дошло? Попал на войну, веди себя соответственно!

– Ага, – кивнул Вовка, хотя никак не мог понять, при чем тут война. Война гремела, дымила, пылила далеко-далеко отсюда. Но все равно кивнул, очень уж разошелся бородач.

– Топай к палатке!

– А ящик?

– Какой ящик?

– А вон лежит…

– Что в ящике? – быстро спросил бородач.

– Шоколад. Только шоколад.

– Да ну? – не поверил бородач и полез в ящик – Точно! Тогда этот ящичек мы вскинем на плечо. Вот так, – приладился он. – Шоколад, он всегда к делу. От шоколада не болеют. Ты еще сам его налопаешься.

«Не буду я его лопать», – с отвращением подумал Вовка.

А вслух сказал: «Мы, наверное, скулой врубились в льдину».

Он ни на грош себе не верил, но продолжал убеждать бородача: «Вот меня, наверное, и выбросило за борт. И боцмана выбросило. И Белого». Он боялся, он почему-то совсем не хотел упоминать подлодку. Да и была ли она? К счастью, бородач ни о чем таком и не спрашивал, даже поддакивал: «Бывает… Неосторожно шли…» Как-то уж слишком легко соглашался, и Вовке это было противно, будто оба, не сговариваясь, врали друг другу. И бородач так же думал: «Не договаривает, похоже, малец. Боится… Ящик на льду… Боцман… Собака… Что-то тут не то… Уйди «Мирный» в море, я бы заметил его с берега, я берегом сюда шел… Да и вернулись бы они… Нет, боится малец, не хочет поверить в худшее…»

Убойный снег поскрипывал под ногами.

Подмораживало, ветер упрямо разворачивался на юго-запад.

«Триста… Триста пятьдесят… Четыреста… – считал Вовка шаги. – Как он может идти так быстро, ведь у него на плече ящик!» Шел, не верил, что каких-то три часа назад он стоял у иллюминатора, а на рундуке, раскидав по подушке рыжую косу, спала и улыбалась во сне мама.

2

Палатка выстыла, но бородач тут же зажег примус, поставил на него котелок со снегом:

– Чай любишь?

– Ага.

Бородач засмеялся:

– Может, у тебя и заварка есть? Сейчас бы китайского, а? Плиточного!

– У меня сахар есть и сухари есть, – шмыгнул носом оттаивающий Вовка.

– Откуда? – подозрительно покосился бородач. – Там что, еще валяются ящики?

Вовка не ответил. Вовка сжимал в ладонях жестяную кружку с кипятком, и она замечательно обжигала ладони.

– Ну ладно! – сказал бородач. – Мы люди занятые, Пушкарёв Вовка, так что давай не тяни – выкладывай. Все подряд выкладывай. Только без вранья, без придумок, как на духу!

И Вовка выложил.

Все, что знал и видел, выложил.

О «Мирном», вышедшем из Архангельска с зимовщиками и с грузом для Игарки на борту. «А с какого причала отвалил буксир? – щурился бородач. – Ах, с Арктического! Есть такой!» О маме-метеорологе, которую Управление Главсевморпути разыскало аж в далекой Перми. «А в Ленинграде где жили? Ах, на Кутузовской! Есть, есть там такая набережная!» О Леонтии Ивановиче, любившем выстукивать свои мысли морзянкой по столу. «Нормальная привычка!» О бабе Яне, ожидающей Вовку в Игарке. «В каменном доме живет? Ах, в бараке деревянном! Понятно!» Даже о военном инструкторе всё выложил. Даже о ложной тревоге, поднятой в море, не забыл. И о подлодниках фашистских упомянул. Обо всех сразу. Шаар, Ланге, Карл Франзе, Мангольд. И свой план наконец выложил: сбежать с буксира, залечь в торосах, явиться на метеостанцию после ухода «Мирного».

Вовкин план бородачу не понравился. Поскреб бороду, спросил с усмешкой:

– Дезертировать решил?

– Как это дезертировать? – ужаснулся Вовка.

– А так! – без всякого снисхождения объяснил бородач. – Время военное, приказ есть приказ. Тебе что определили? Следовать к бабке! А ты?

– Я же не успел нарушить приказ!

– Ах, не успел! – ядовито хмыкнул бородач.

Примус шипел. Сладко, усыпляюще пахло керосином.

Ломило суставы от тепла и усталости, ныло и ныло ушибленное плечо.

Глаза слипались, хотелось плакать, бежать на метеостанцию, искать «Мирный», но Вовка изо всех сил сжимал в руках кружку. Он не дезертир! Он не на материк, не в тыл бежал к бабке! Он на метеостанцию рвался, к зимовщикам!

– Ладно, – сжалился бородач. – Знаю я твою маму и о Леонтии немного слышал. Лыков я, Илья Сергеич, начальник здешней зимовки. По уличному уставу кликали меня Илькой, только времена эти для тебя прошли. Дядя Илья. Ясно?

– Ага, – кивнул Вовка. – У меня тоже было прозвище. Пушкарем звали. Хавбек, правый. Мячи забивал.

– Такими-то ножками? – не поверил Лыков, но не засмеялся, а наоборот, нахмурился. Повел глазами в сторону рации. – Зачем лазал в ящик? Своего шоколада мало? Добавку искал?

Вовку мутило от шоколада.

– Я людей искал.

– В ящике?

Вовка промолчал.