Теодор и Бланш

Омерзение возлюбленной… Почему его сердце не желает остановиться?..

Рядом послышался шорох песка под чьими-то шагами. Тед поднял голову. Над ним стояла Маршбанкс.

— Бедный мальчик, — сладко пропела она. — Несчастный Тедди! Его обидела нехорошая девчонка. Какой ужас, она не бросилась ему в объятья, трепеща от счастья! Она испугалась, каково! Ты заметил, Тед? Сидела ни жива ни мертва во время твоих излияний. Еще бы, признание в любви от ходячего трупа! Как у нее сердце не разорвалось, у бедняжки? А ты еще хватал ее за руки своими мерзкими руками, склизкими и холодными, как у полежалого мертвеца! Ты посмотри на нее — и посмотри на себя!.. Она — живая, хорошенькая, с чудными косами. А цвет лица! А фигурка! И ты… Худой, нескладный, щеки впалые, глаза-провалы. А твою шевелюру даже неловко именовать волосами! На что ты надеялся? Бланш добрая, она жалела тебя, урода несчастного. А когда это создание заговорило о любви, чаша терпения Бланочки переполнилась. Ей стало противно. Противно! А вдруг тебе на ум и целоваться пришло бы полезть? Потому она, бедняжка, и убежала не помня себя от ужаса. Ты мерзок, противен ей! И всегда будешь противен. Противен! Ей всегда было неприятно твое присутствие, твое касание, даже твой взгляд. Только из жалости она и терпела. Но не заговаривай с ней больше о любви, чучело! А на том — счастливо оставаться!..

И Маршбанкс исчезла.

Теодора согнуло пополам от страшных, беззвучных рыданий, которые он безуспешно пытался сдержать. Как он ненавидел себя! Как гудели в его голове слова Маршбанкс!

«Это правда! Правда!.. — говорил себе он. — Я противен ей. Иначе почему же она убежала?.. Как повернулся мой язык сказать такое ей? Сказать о моих чувствах? Как я мог так оскорбить ее? Как можно настолько увлечься мечтами?!» — так думал юноша, а сердце его разрывалось от отчаяния и горя. Как сейчас мечтал Теодор стать пусть даже не прежним, нет! — но хотя бы не таким страшилищем! Увы, это было невозможно…

«Хуже быть уже не может!» — решил Тед.

Но оказалось, что может.

Добредя до замка, он столкнулся с взволнованной Маргерит.

— Милорд! Что у вас с Бланш случилось? Она прибежала сама не своя, покидала все свои вещи в узелок и, ничего не объяснив, взяла коня на конюшне — и галопом, галопом… Ускакала.

Молодому человеку показалось, что сердце его остановилось. В глазах на секунду стало темно, и, если бы Марго не поддержала Теда, то он, наверное, упал бы.

— Давно она уехала? — еле смог прошептать он.

— Да с час тому.

— В какую сторону?!

Маргерит указала направление, и герцог кинулся седлать своего вороного жеребца. Через минуту он уже стремительно мчался, пригнувшись к шее коня, так, что ветер сушил глаза, трепал гриву скакуна, а Теодор все погонял и погонял его. Юноша забыл обо всем, одна лишь мысль жила в нем — догнать Бланш…

Он был прекрасным наездником — много лучше, чем Бланчефлер — и потому минут через двадцать бешеной скачки нагнал ее.

— Бланш! — крикнул он. — Бланш, остановитесь!..

Но она лишь сильнее стегнула свою лошадь.

— Постойте же, Бланш!..

Он почти догнал ее, когда она наконец остановилась. Теодор придержал коня и шагом подъехал к девушке.

— Почему вы уехали? — тихо спросил он.

— Потому что я не терплю лжецов.

— Бланш, мне очень больно, но вы отказали мне, хотя в моих словах и не было лжи… А пойти против вашей воли… Я никогда — и раньше! — не позволял себе такого. Ну хорошо, я больше никогда ни словом не обмолвлюсь о своих чувствах, если вам противно слышать о них. Вы правы — это святотатство, что такой выродок, как я, говорил о столь чудесных вещах… Я не буду! Только вернитесь в мой замок, Бланш. Не бросайте меня, Белый Цветок…

Она покачала головой.

— Я не верю вам, Теодор. Я боюсь вас! Мне думалось, вы исправились, но я жестоко обманулась…

— Бланш, скорее небо упадет на землю, чем я обижу вас! Я люблю вас, поймите это, люблю!.. Уже давно… Увы, безнадежно… Я не прошу больше ни о чем серьезном. Я умоляю вас всего лишь вернуться в мой дом…

— Не понимаю, зачем, — передернула она плечами.

Де Валитан почувствовал, как перехватывает у него горло. Голос предательски задрожал, а глаза защипало.

— Боже мой, чем я провинился перед вами? Тем, что привязался к вам всем сердцем, и оно болит от одной только мысли, что потеряет вас?.. Тем, что дорожу всякой минутой, проведенной возле вас? Я помню все наши встречи и все наши разговоры, Бланш. Я бережно храню их в памяти… Этим ли я виноват перед вами? Или тем, что я герцог, а вы простая девушка? Или тем, что я урод, а вы — красавица?.. Но я живой человек, Бланш, и в груди у меня такое же живое сердце, как у вас! И оно разрывается от отчаяния! Вы говорили, что знали любовь. Тогда вы должны понять меня!.. Да, я не похож на других людей своим обликом… не скажу, что не по своей вине… Но я люблю вас, Бланш! Я впервые люблю. И не вы ли говорили, что не внешность для вас важна, а суть?

— Ваша суть порочна.

— С чего вы взяли это?

— Вы хотели… хотите поступить со мной, как с Маршбанкс.

— Бланчефлер, что с вами?! Неужели вы забыли все наши разговоры, все мои слова?..

— Я верила. Но на деле… Я убедилась!