Варповская печь, в которой сжигают псайкеров не первое тысячелетие, навигационный маяк Империума. Единственный способ навигации при полётах свыше четырёх световых лет. И для него, как это ни гнусно признавать, НУЖНА выбраковка псайкеров. Не справляющиеся с имматериумом, слишком гадкие, глупые и прочее. Но они нужны, и новый, не требующий столь жестких требований метод колдунствования не только поставит весьма неприятную этическую дилемму. Он может вообще в варп разрушить систему Схоластики Псайкана, потому как на кой варп отдавать любимое чадо на Чёрные Корабли, когда руны-то — вот они.
И тут кроется вторая причина. Псайкеры — это, чтоб их, маги. Сверхи просто каноничные, не столь выбивающиеся из общей массы, как например хлюди какие — полуматериальная вселенная и «простому человеку» даёт возможность вырасти в нечто столь лютое, что грустно будет всем, этому лютому не угодным. Но, невзирая на это, простому человеку нужны годы каторжного труда, работы над собой, то есть ентими самыми «человечищами» становятся единицы даже не на миллионы, а на миллиарды.
А у псайкера всё есть, в смысле сверхспособностей, с самого рождения. А защиты от психической помойки имматериума ни варпа нет. То есть, пусть оперировать имматериумом он будет рунами. Но, канал варпа у него всё равно будет. И будет этот канал, пусть кратно менее, чем при псайкерстве традиционном, корёжить волю и сознание. А в схоластику наш рунный псайкер не ходил и… и он не с Фенриса, хмыкнул я. Да, ледяной Мир Смерти — тоже школа, ничуть не хуже Схоластики.
В общем, никому эти руны, по большому счёту, выходит и не нужны. Как и сверхи-псайкеры, не прошедшие жесточайший отбор и не натренированные на предельную самодисциплину.
Надумал я эту мудрость, погордился. Вообще, конечно, со сверхами-псайкерами выходит не слишком красиво. Но, для всего Человечества в целом, без которого эти сверхи не то, что не выживут, но даже не родятся — весьма правильно.
В общем, на Вулкане всё вышло терпимо, подытожил я. А вот когда я буду себя ловить на навязчивом желании изящно пошутить — надо мне поспать. Или пошутить, тоже вариант, а окружающие потерпят от такого замечательного и полезного меня минутку искромётья, да.
А вот с бабством… А вот не буду я с ним разбираться, варп подери! У меня новый потенциальный аколит, варповидец и прочие неважные моменты. Главное, у него скрипка, а у меня Кристина, начал я взирать на нежащуюся в кровати тереньтетку.
— Терентий, что-то случилось? — приподнялась Кристина.
— Ещё нет, — широко улыбнулся я. — Но случится. Скажи, Кристина, а ты хочешь научится играть на музыкальном инструменте? — ещё более широко улыбнулся я.
— Я, Терентий, умею, — с некоторым опасением воззрилась на мою лыбу девица. — На арфе умею и на клавесине…
— Это ерунда, — веско заявил я. — Точнее, не ерунда, ты умница. Но я хочу чтобы ты со мной сыграла.
— С вами? — заинтересовалась Кристина, на что я довольно кивнул. — Я?
— Ты, — подтвердил я. — Но арфа к органу не слишком подходит. Клавесин… можно было бы сыграть в четыре руки, но у органа педальный привод, а главное — я всё успеваю сам, всё же орган духовой, а не ударный инструмент. Но попробуем в четыре руки, тоже может получиться интересно, — веско покивал я, на что Кристина довольно улыбнулась. — Однако, одно другого не отменяет. Я хочу, чтобы ты научилась играть на скрипке, — самодурски заявил я.
— На скрипке… это тот, странный и протяжный инструмент у нашего нового варповидца? — уточнила, задумавшись, дознаватель.
— Тот самый, — покивал я. — Надо будет только сделать тебе твою, личную скрипку. Впрочем, если ты не хочешь, — лицимерненько закатил я глазки. — То и не надо, найду кого…
— Хочу! — ожидаемо отреагировала Кристина. — А когда?
— А вот сейчас немного поизучаем откровения блаженного Августина, потом познакомимся с кандидатом в аколиты, тогда и займёмся. Только сначала скрипку надо будет сделать, — выдала моя лицемерная манипулятивность.
Осуществив первый пункт, наизучавшийся я призвал пред свои очи Корина Хеддвига, обладателя весьма важного и нужного умения извлекать из скрипки звуки. Ну и вроде как варповидца тоже.
Дядька в дверь поскрёбся и очень печально просочился в каюту, весьма грустно сел на указанное мной место и начал на меня обречённо взирать. Был он какой-то, вот прямо скажем, жалкий, в самом прямом лексическом смысле слова: вызывал жалость и в общем, и поведением, и тушкой недокормленной с грудкой цыплячей. И в свете и ветре эманировал он безнадёгой и смирением с ним, в стиле «ну вот я и отмучился. Сейчас этот жуткий тип заржёт и сожрёт меня без масла. Ну и хорошо, только больно будет, но, надеюсь, недолго».