Темы и вариации

Прикосновение руки И полвселенной в изоляции, И там плантации пылятся И душно дышат табаки. Пианисту понятно шнырянье ветошниц С косыми крюками обвалов в плечах. Одно прозябанье корзины и крошни И крышки раскрытых роялей влачат. По стройкам таскавшись с толпою тряпичниц И клад этот где-то на свалках сыскав, Он вешает облако бури кирпичной, Как робу на вешалку на лето в шкаф. И тянется, как за походною флягой, Военную карту грозы расстелив, К роялю, обычно обильному влагой Огромного душного лета столиц. Когда, подоспевши совсем незаметно, Сгорая от жажды, гроза четырьмя Прыжками бросается к бочкам с цементом, Дрожащими лапами ливня гремя. Я вишу на пере у творца Крупной каплей лилового лоска. Под домами загадки канав. Шибко воздух ли соткой и коксом По вокзалам дышал и зажегся, Но едва лишь зарю доконав, Снова розова ночь, как она, И забор поражен парадоксом. И бормочет: прерви до утра Этих сохлых белил колебанье. Грунт убит и червив до нутра, Эхо чутко, как шар в кегельбане. Вешний ветер, шевьот и грязца, И гвоздильных застав отголоски, И на утренней терке торца От зари, как от хренной полоски, Проступают отчетливо слезки. Я креплюсь на пере у творца Терпкой каплей густого свинца. Пей и пиши, непрерывным патрулем Ламп керосиновых подкарауленный С улиц, гуляющих под руку в июле С кружкою пива, тобою пригубленной. Зеленоглазая жажда гигантов! Тополь столы осыпает пикулями, Шпанкой, шиповником тише, не гамьте! Шепчут и шепчут пивца загогулины.

Бурная кружка с трехгорным рембрандтом! Спертость предгрозья тебя не испортила. Ночью быть буре. Bиденья, обратно! Память, труби отступленье к портерной!

Век мой безумный, когда образумлю Темп потемнелый былого бездонного! Глуби мазурских озер не раздуют В сон погруженных горнистов самсонова.

После в москве мотоцикл тараторил, Громкий до звезд, как второе пришествие. Это был мор. Это был мораторий Страшных судов, не съезжавшихся к сессии.

10. Поэзия

Поэзия, я буду клясться Тобой, и кончу, прохрипев: Ты не осанка сладкогласца, Ты лето с местом в третьем классе, Ты пригород, а не припев.

Ты душная, как май, ямская, Шевардина ночной редут, Где тучи стоны испускают И врозь по роспуске идут.

И в рельсовом витье двояся, Предместье, а не перепев Ползут с вокзалов восвояси Не с песней, а оторопев.

Отростки ливня грязнут в гроздьях И долго, долго до зари Кропают с кровель свой акростих, Пуская в рифму пузыри.

Поэзия, когда под краном Пустой, как цинк ведра, трюизм, То и тогда струя сохранна, Тетрадь подставлена, струись!

11. Два письма

Любимая, безотлагательно, Не дав заре с пути рассеятся, Ответь чем свет с его подателем О ходе твоего процесса. И если это только мыслимо, Поторопи зарю, а лень ей, Воспользуйся при этом высланным Курьером умоисступленья. Дождь, верно, первым выйдет из лесу И выспросит, где тор, где топко. Другой ему в догонку вызвался, И это под его диктовку. Наверно, бурю безрассудств его Сдадут деревья в руки из рук, Моя ж рука давно отсутствует: Под ней жилой кирпичный призрак. Я не бывал на тех урочищах, Она ж ведет себя, как прадед, И знаменьем сложась пророчащим Тот дом по голой кровле гладит. На днях, в тот миг, как в ворох корпии Был дом под костромой искромсан, Удар того же грома копию Мне свел с каких-то незнакомцев. Он свел ее с их губ, с их лацканов, С их туловищ и туалетов, В их лицах было что-то адское, Их цвет был светло-фиолетов. Он свел ее с их губ и лацканов, С их блюдечек и физиономий, Но сделав их на миг мулатскими, Не сделал ни на миг знакомей. В ту ночь я жил в москве и в частности Не ждал известий от бесценной, Когда порыв зарниц негаснущих Прибил к стене мне эту сцену.

12. Осень

(пять стихотворений)

С тех дней стал над недрами парка сдвигаться Суровый, листву леденивший октябрь. Зарями ковался конец навигации, Спирало гортань, и ломило в локтях.

Не стало туманов. Забыли про пасмурность. Часами смеркалось. Сквозь все вечера Открылся, в жару, в лихорадке и насморке, Больной горизонт и дворы озирал.

И стынула кровь. Но, казалось, не стынут Пруды, и, казалось, с последних погод Не движутся дни, и, казалося, вынут Из мира прозрачный, как звук, небосвод.

И стало видать так далеко, так трудно Дышать, и так больно глядеть, и такой Покой разлился, и настолько безлюдный, Настолько беспамятно звонкий покой!

Потели стекла двери на балкон. Их заслонял заметно-зимний фикус. Сиял графин. С недопитым глотком Вставали вы, веселая навыказ,

Смеркалась даль, спокойная на вид, И дуло в щели, праведница ликом, И день сгорал, давно остановив Часы и кровь, в мучительно великом Просторе долго, без конца горев На остриях скворешниц и дерев, В осколках тонких ледяных пластинок, По пустырям и на ковре в гостиной.

Но им суждено было выцвесть, И на лете налет фиолетовый, И у туч, громогласных до этого, Фистула и надтреснутый присвист.