Темы и вариации

Гашу ее. Темь. Я ни зги не вижу. Светает в семь, а снег как назло рыж. И любо ж, верно, крякать уткой в жиже И падать в слякоть, под кропила крыш!

Жует губами грязь. Орут невежи. По выбоинам стынет мутный квас. Как едется в такую рань приезжей, С самой посадки не смежавшей глаз?

Ей гололедица лепечет с дрожью, Что время позже, чем бывает в пять. Распутица цепляется за вожжи, Торцы грозятся в луже искупать.

Какая рань! B часы утра такие, Стихиям четырем открывши грудь, Лихие игроки, фехтуя кием, Кричат кому-нибудь: счастливый путь!

Трактирный гам еще глушит тетерю, Но вот, сорвав отдушин трескотню, Порыв разгула открывает двери Земле, воде, и ветру, и огню.

Как лешие, земля, вода и воля Сквозь сутолоку вешалок и шуб За голою русалкой алкоголя Врываются, ища губами губ.

Давно ковры трясут и лампы тушат, Не за горой заря, но и скорей Их четвертует трескотня вертушек, Кроит на части звон и лязг дверей. И вот идет подвыпивший разиня. Кабак как в половодье унесло. По лбу его, как по галош резине, Проволоклось раздолий помело. Пространство спит, влюбленное в пространство, И город грезит, по уши в воде, И море просьб, забывшихся и страстных, Спросонья плещет неизвестно где. Стоит и за сердце хватает бормот Дворов, предместий, мокрой мостовой, Калиток, капель... Чудный гул без формы, Как обморок и разговор с собой. В раскатах затихающего эха Неистовствует прерванный досуг: Нельзя без истерического смеха Лететь, едва потребуют услуг. "Ну и калоши. Точно с людоеда. Так обменяться стыдно и в бреду. Да ну их к ляду, и без них доеду, А не найду извозчика - дойду". В раскатах, затихающих к вокзалам, Бушует мысль о собственной судьбе, О сильной боли, о довольстве малым, О синей воле, о самом себе. Пока ломовики везут товары, Остатки ночи предают суду, Песком полощут горло тротуары, И клубы дыма борются на льду, Покамест оглашаются открытья На полном съезде капель и копыт, Пока бульвар с простительною прытью Скамью дождем растительным кропит, Пока березы, метлы, голодранцы, Афиши, кошки и столбы скользят Виденьями влюбленного пространства, Мы повесть на год отведем назад.

2

Трещал мороз, деревья вязли в кружке Пунцовой стужи, пьяной, как крюшон, Скрипучий сумрак раскупал игрушки И плыл в ветвях, от дола отрешен. Посеребренных ног роскошный шорох Пугал в полете сизых голубей, Волокся в дыме и висел во взорах Воздушным лесом елочных цепей.

И солнца диск, едва проспавшись, сразу Бросался к жженке и, круша сервиз, Растягивался тут же возле вазы, Нарезавшись до положенья риз.

Причин средь этой сладкой лихорадки Нашлось немало, чтобы к рождеству Любовь с сердцами наигравшись в прятки, Внезапно стала делом наяву.

Был день, Спекторский понял, что не столько Прекрасна жизнь, и ольга, и зима, Как подо льдом открылся ключ жестокий, Которого исток - она сама.

И чем наплыв у проруби громадней, И чем его растерянность видней, И чем она милей и ненаглядней, Тем ближе срок, и это дело дней.

Поселок дачный, срубленный в дуброве, Блистал слюдой, переливался льдом, И целым бором ели, свесив брови, Брели на полузанесенный дом.

И, набредя, спохватывались: вот он, Косою ниткой инея исшит, Вчерашней бурей на живуху сметан, Пустыню комнат башлыком вершит.

Валясь от гула и людьми покинут, Ночами бредя шумом полых вод, Держался тем балкон, что вьюги минут, Как позапрошлый и как прошлый год.

А там от леса влево, где-то с тылу Шатая ночь, как воспаленный зуб, На полустанке лампочка коптила И жили люди, не снимая шуб.